чем Бог задушит чудовище Пампы! Росас, упорно противостоящий свободному речному судоходству под прикрытием рассуждений об опасности европейского проникновения, приносящий столько вреда городам внутренних областей, брошенных на произвол судьбы, не просто подчиняется испанской пред­убежденности против иностранцев, не просто потакает невежественным портеньо, которым принадлежат порт и центральная таможня Республи­ки — а те не желают думать о цивилизации и богатстве всей нации, о том, чтобы в порту теснились суда, груженные продукцией глубинных районов, а таможня была полна товаров,— Росас главным образом под­чиняется своим инстинктам гаучо пампы, что со страхом смотрит на воду и с презрением на корабли — ведь ему неведомо большее счастье, чем вскочить на своего доброго напарника и скакать, куда глаза глядят. Что за дело ему до тутового дерева, до сахара, индиго, до речного судо­ходства, европейской иммиграции — до всего, что выходит за пределы того круга понятий, в котором он воспитан? Что даст расцвет провин­ций ему, человеку, купающемуся в богатстве и владеющему таможней, и так дающей миллионы ежегодной прибыли? Сальта, Жужуй, Тукуман, Коррьентес и Энтре-Риос стали бы сейчас такими же, как Буэнос-Айрес, если бы там продолжилось развитие промышленности и цивилизации, так мощно начатое старыми унитариями, — ведь от него и поныне сохра­нились обильные всходы. В Тукумане существует крупное производство сахара и спиртных напитков, оно принесло бы большие доходы, если бы можно было недорого перевозить продукцию к побережью и обменивать там, в неприветливом и неразумном Буэнос-Айресе, откуда гаучо с алой лентой насаждает варварство.

Но зло не вечно, и в один прекрасный день прозреют эти бедные народы, лишенные сегодня всякой свободы и способных и образованных людей — тех, что могли бы в короткий срок привести их к прекрасному будущему, обещанному самой природой; сегодня же удел этих мест — застой, нищета и запустение.

Почему же преследуются повсюду, или, скажем так, почему именно дикие унитарии, а не мудрые федералисты составляли ту массу энергич­ных и предприимчивых людей, что посвящали все свое время обществен­но полезным трудам: один — народному образованию, другой — разведе­нию шелковицы, третий — сахарного тростника, четвертый — исследова­нию крупных рек? Они не искали никакой выгоды и не ждали никакого вознаграждения — им довольно было славы людей, служащих благу со­отечественников! Что же произошло? Отчего угасло их усердие? Отчего погас огонь европейской цивилизации, что, как первое обещание, прежде сверкал в Аргентинской Республике? Отчего ее Правительство, сегодня столь унитарное, о чем не мечтал и сам Ривадавиа, ни разу не задума­лось, что же делать с неисчерпаемыми и нетронутыми богатствами нашей благодатной земли? Отчего не направило какую-нибудь двадцатую часть миллионов, что пожирает братоубийственная, истребительная вой­на, на просвещение и благо народа? Что дали народу за его жертвы и страдания? — Багрово-алую тряпку! Вот к чему свелись все труды прави­тельства на протяжении пятнадцати лет, вот единственный итог его дея­тельности, основанной на тех отношениях, что связывают между собой господина и раба: клеймение скота!

Глава XIII

БАРРАНКА-ЯКО!!!

Огонь, на долгое время охвативший Албанию, уже погас. Смыта кровь, вытерты слезы детей. Сейчас мы связываем себя узами федерации и дружбы.

Колден. История шести наций[339].

Завоеватель Сьюдаделы изгнал за пределы Республики последних приверженцев унитарной системы. Фитили пушек погашены, и топот конских копыт не тревожит больше тишину Пампы. Факундо вернулся в Сан-Хуан, распустил свое войско и даже возместил вывезенными из Тукумана товарами ту сумму, что силой вырвал у граждан. Чем же теперь заняться? Ведь теперь мир — единственное состояние Республики, как раньше нормальным было состояние непрерывных смут и войны.

Итогом побед Кироги стало окончательное уничтожение в провинциях настроений независимости и всякого упорядоченного правления. Именем Факундо заполняются пустоты, образовавшиеся после искоренения закон­ности, свободы и духа города, он один заместил собой всех каудильо про­винций, что оказались в его власти. Жужуй, Сальта, Тукуман, Катамарка, Ла-Риоха, Сан-Хуан, Мендоса и Сан-Луис при правлении Кироги скорее прозябают, чем живут. Поясним раз и навсегда: федерализм исчез с приходом унитариев, и наиболее полное унитарное единение, только что созданное в глубинных областях Республики, воплотилось в персоне самого победителя. Так унитарная система, которую стремился создать в Республике Ривадавиа, система, ставшая причиной войны, теперь выросла из глубины провинций; по-иному невозможно объяснить факт существования федерации городов, совершенно утративших свою волю и живущих из милости каудильо. Независимо от путаницы в при­вычных словах, факты не оставляют места для сомнений. Теперь Факун­до с презрением говорит в Тукумане о вожделенной федерации, предла­гает своим друзьям избрать на пост Президента Республики какого- нибудь провинциала; в качестве кандидата он указывает доктора права Хосе Сантоса Ортиса, бывшего губернатора Сан-Луиса, своего друга и секретаря. «Это не дикий гаучо, как я, он доктор и порядочный чело­век,— говорит Факундо,— он умеет быть справедливым к врагам и за­служивает доверия».

Как видим, победив унитариев и разогнав докторов, Факундо возрож­дает свою первоначальную идею, возникшую у него еще до войны,— идею о необходимости президентского правления и упорядочения в делах Республики. Однако его одолевают некоторые сомнения. «Теперь, генерал,— говорит ему кто-то,— государство будет создаваться на основе федерализма. Не осталось и следа от унитариев».— «Гм! — отвечает, по­качав головой, Факундо,— есть еще бельишко, что надо постирать и как следует поколотить!»[340]  И со значительным видом добавляет: «Друзья из нижних провинций[341] не желают конституции». Он повторял это от самого Тукумана. Когда ему доставили из Буэнос-Айреса свежие вести и номера «Гасета Меркантиль», в которых сообщалось о повышении в звании высших офицеров за участие в бесплодной кампании в Кордове, Кирога сказал генералу Уидобро: «Они должны прислать мне две сво­бодные вакансии, чтобы я мог премировать моих офицеров — ведь это было наше дело! Уж эти портеньо!» Узнав, что у Лопеса есть вороной с белыми подпалинами, а он не отдает его, Кирога приходит в ярость. «Гаучо, конокрад! — восклицает он,—красуйся, красуйся, дорого же за­платишь ты за доброго коня!» Угрозы и оскорбления так и сыплются из него, Уидобро и другие командиры обеспокоены несдержанностью Факундо, изливающего свои чувства принародно.

Какая тайная мысль владеет Кирогой? Чем он так озабочен? Он не губернаторствует ни в единой провинции, распустил армию, единствен­ное, чем он силен,— это своим наводящим ужас именем и оружием. Дви­гаясь по Ла-Риохе, Факундо прятал в лесах ружья, сабли, пики, собран­ные в восьми городах, по которым он прошел. Парк из двадцати шести артиллерийских орудий остается в городе, здесь же склад с изобилием боеприпасов и амуниции; шестнадцать тысяч отборных коней