любит вздремнуть после ланча, – ответила Клеманс. – Тогда у нас будет возможность поговорить.

Мадлен пока не сказала ничего лишнего о прошлом в присутствии Тео. И тем не менее Клеманс, памятуя о летучих мышах на чердаке их старого дома в Касабланке, где Мадлен обычно пряталась от мужа, и летучих мышах, поселившихся в голове у матери прямо сейчас, не исключала, что та может проболтаться. И вот, когда подали пудинг, ее внезапно прорвало.

– Абрикосы. Гнилые абрикосы… Он сделал тебе больно, да? Твой отец. – Мадлен сплюнула на землю и принялась раскачиваться. – Сделал больно. Сделал больно. Сделал больно.

Клеманс судорожно сглотнула, но слова застряли в горле, и она уставилась в пустую тарелку, вспомнив ненавистную миску с абрикосами на его письменном столе, которая всегда стояла у Клеманс перед глазами. Этот гнилостный запах, его запах, и отвратная вонь окурков его сигар в пепельнице из оникса. Закрытая дверь, щелканье замка. Подняв глаза, Клеманс поймала озадаченный взгляд Тео. Она покачала головой, и он понял, что не стоит задавать вопросы в присутствии Мадлен.

Но, когда Надия собралась подать Клеманс фруктовый салат, она резко отодвинула тарелку и выскочила из-за стола.

Глава 34

Клеманс кинулась к себе, душевная боль захлестнула ее мощной волной. Открыв правую дверцу гардероба, она достала с верхней полки золотую шкатулку, украшенную рубинами и изумрудами. Шкатулку, которую требовал от нее Патрис. Клеманс положила шкатулку на кровать, открыла крышку. Инкрустированных эмалью ножных браслетов с золотыми защелками, на которые претендовал Патрис, в шкатулке давным-давно не было – скорее всего, их продала мать сразу после смерти отца. У Клеманс сохранилось множество писем, в которых она изливала свои чувства к Тео и которые так и не отправила. Она вынула письма и перечла одно из самых ранних, после чего разорвала послание на мелкие кусочки, разлетевшиеся по воздуху маленькими белыми мотыльками.

Она сидела неподвижно, по-прежнему сжимая в руке пачку писем. С самого начала Тео понравился ей тем, что был другим: он смеялся над предрассудками Клеманс и действительно хотел знать ее мнение о самых разных вещах. Он всегда тщательно обдумывал ее ответы на свои вопросы, словно ему была очень важна другая точка зрения. Секс с ним тоже был особенным, потому что они не просто занимались любовью, а еще и разговаривали. Ни один мужчина ни до, ни после него не спрашивал, что она чувствует во время полового акта. Всех остальных заботила лишь их эрекция, и им было глубоко наплевать на чувства партнерши. Но куда это заведет их с Тео прямо сейчас? Они с Тео впервые занимались любовью после многолетнего перерыва, открывая для себя интимную близость, от которой она бежала. И Тео захочет знать, что имела в виду Мадлен, говоря, что отец сделал Клеманс больно. Тео наверняка об этом спросит.

Взяв очередное письмо дрожащими руками, Клеманс прочла его. Она не забыла. Одна секунда. Ровно столько ушло у нее, чтобы принять решение. Так же, как и на принятие решения много лет назад не отправлять Тео эти письма. И хотя она буквально умирала от желания исповедоваться, излить душу, он никогда не увидит этих писем. Ни одного.

Времени порвать все письма уже не осталось. Поэтому Клеманс опрометью бросилась в гостиную и, поспешно чиркнув спичкой, разожгла огонь в камине, где стараниями Ахмеда всегда лежала растопка на случай прохладных вечеров. Растопка моментально занялась, и, когда поленья начали потрескивать, Клеманс принялась бросать письма в огонь один за другим.

Внезапно скрипнула дверь, в гостиную вошел Тео. Он направился к Клеманс, но не стал подходить слишком близко.

– Клем, я тебя искал.

Запаниковав, она швырнула в огонь всю пачку писем, однако письма рассыпались, одно-два из них подхватил легкий ветерок, дующий из открытого окна. У Клеманс упало сердце, когда они приземлились у ног Тео. Нагнувшись, он поднял листок бумаги.

– Будь любезен, отдай это мне.

Мельком взглянув на листок, Тео собрался было вернуть его Клеманс, однако внезапно остановился, должно быть заметив свое имя.

– Письмо адресовано мне. Ведь так? Могу я прочесть его?

Клеманс словно онемела.

Он заглянул ей в глаза, после чего перевел взгляд на письмо. Он читал, с виду оставаясь бесстрастным, но, закончив, не смог скрыть своего потрясения, по щеке покатилась скупая слеза, которую он поспешно смахнул. После долгой паузы он наконец с трудом выдавил:

– Мне очень жаль. Мне очень, очень жаль.

– Есть некоторые вещи… – Клеманс замолчала и, переведя дух, продолжила: – Некоторые вещи, которые я…

– Я понимаю. Мне не следовало тебя подталкивать.

Она покачала головой. Нет смысла продолжать, лишь продлевать агонию.

– Это не имеет значения.

Тео не сдвинулся с места. Клеманс еще никогда не видела его таким потерянным.

Она выпрямилась и спокойно произнесла:

– Тео, прошлая ночь стала ошибкой. Нам не следовало этого делать. – Тео шагнул к Клеманс, и она остановила его взмахом руки. – Тео, я приняла решение. Не приближайся ко мне, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты покинул касбу.

– Я думал…

– Я тоже. Прости.

Их глаза встретились.

– О, Клемми! Почему ты не позволяешь мне помочь тебе? – Черты его лица мучительно исказились.

Совсем как предложить глоток воды умирающему от жажды в тот самый момент, когда надежда напиться исчезла без следа. Накануне, в их последний день вместе, Тео, взяв Клеманс за руку, нежно провел пальцем по линиям на ее ладони: «Эта линия – про то, что было раньше, а эта – только для меня». Он улыбнулся, его голубые глаза загорелись, словно он точно знал о ее будущем нечто такое, о чем она пока даже не подозревала.

– Клем, позволь мне помочь тебе, – настойчиво повторил он.

У Клеманс была с Тео духовная и физическая связь, которую они подтверждали словами и действиями, не слишком полагаясь на каждую из этих составляющих в отдельности. Однако их отношения оказались гораздо сложнее – в них имелось и третье измерение.

– Нет, – упрямо покачала головой Клеманс. – Тут уже ничего не поделать. Ущерб был причинен на мой четырнадцатый день рождения, много-много лет назад. Очень скоро тебе будет противно на меня смотреть. Бывают дни, когда я чувствую себя настолько раздавленной прошлым, что мне самой становится противно на себя смотреть.

– В том, что он сделал, нет твоей вины.

Клеманс пожала плечами. Ей было невыносимо больно его отпускать. Это казалось неестественным и неправильным… Но она должна была это сделать.

– Позволь мне сказать. То, что случилось тогда, никак не влияет на мои чувства к тебе.

– Извини. – Она снова покачала головой.