Она тогда из Парижа вернулась потому, что в Москве былАлеша, милый, любимый, единственный Алеша, который только и был ей нужен, аПариж ей был совсем не нужен!

Вспомнив про Париж, Вероника улыбнулась. Как много там всегобыло хорошего, особенно месса в соборе Святого Северина, на Левом берегу Сены!Там играл орган — никогда в жизни она больше не слышала, как играет орган всоборе!.. И Христос летел, раскинув руки, и жизнь была прекрасной, и хотелосьплакать от счастья, и впереди была только радость — любовь, молодость,предчувствие важных и светлых событий.

Должно быть, она задремала и проснулась от того, что где-тодалеко внизу, в шахте, что-то грохнуло и лифт поехал.

Она вздрогнула, открыла глаза и поднесла к ним часы.

Около шести. Нужно выбираться отсюда.

Тело не слушалось ее, подводило, и болело везде, кажется,даже зубы болели, и, преодолевая себя, она пошла по лестнице вниз, и холодно ейбыло, и есть хотелось, и тревога опять накинулась на нее, стала терзать желтымиострыми когтями.

Она не знала, как выбираться отсюда, от Китайской стены, но,слава богу, пришла какая-то ранняя маршрутка и довезла ее до метро!..

Совершенно разбитая, она приехала домой и, как тольковставила ключ в замок, поняла, что в квартире кто-то есть.

Ей стало жарко, хотя до этого она вся тряслась от холода имечтала залезть в горячую ванну. Очень полную и очень горячую!..

Бояться у нее уже не было сил, и она вдруг подумала:провались они все пропадом, эти ублюдки, которые так ее напугали и так мерзкоей угрожали!..

Решительной рукой она распахнула дверь, зажгла свет,привычно вспыхнувший в тесной прихожей, и спросила очень громко:

— Кто здесь?!

Что-то зашевелилось в комнате, упало и покатилось, и вприхожую выскочил Федор.

Ее сын Федор, заросший, здоровенный, длинноволосый, сразбитой губой и какой-то вмятиной на щеке!..

— Мама!!! — Он заорал так, что эхо грянуло в теснойприхожей, и в два прыжка подбежал к ней, давя какие-то черепки на полу. Онаникак не могла вспомнить, откуда они взялись.

— Мама!!! — заорал он еще раз, подхватил ее на руки и сильноприжал к себе. — Ты что?! Сдурела?! Где ты была всю ночь?! Где тебя носило?!Куда ты подевалась?!

Под майкой у него бухало сердце, и его волосы лезли ей вглаза, и она целовала его счастливую небритую морду и, кажется, рыдала, а можетбыть, смеялась.

— Мам, ты что?! Я приехал, тебя нет, ваза разбита, на полулужа!!!

— Какая лужа, Феденька, сыночек, ты что?! Ты жив, да? Жив?!С тобой ничего не случилось?!

— Нет, блин! — рявкнул он и еще раз прижал ее к себе, а тобыло отпустил. — Со мной ничего не случилось, а вот ты где была?! Где ты была,я тебя спрашиваю?! Ты что, позвонить не могла?! Я тут чуть с ума не сошел!!! Явсе больницы обзвонил!!! Я тете Вере звонил!! Я всем звонил!!! Где ты шлялась,черт тебя побери?! И еще в кухна окно открыто, и лужа на полу, замерзла почти!

— Я… я просто забыла закрыть, Феденька!

— Какого лешего ты его открывала-то?! И вообще, где тыбыла?!

— Тебя искала, — выговорила Вероника и прижалась к егомайке. — Я даже к Димке ездила, к Митрофанову! Помнишь его?

Федор выпучил глаза.

— Куда ездила?! Зачем тебя к нему понесло!! Чего тебедома-то не сиделось?!

Сверху он размашисто поцеловал ее в макушку и пристроил ейна голову щеку.

— Ма-ма! — Он потерся об нее щекой. — Где ты ночевала?

— У тебя телефон не отвечал…

— Да у него на морозе батарейки сдохли! Дерьмо потому чтобатарейки! Поду-умаешь, телефон не отвечал, в первый раз, что ли, у меня телефонне отвечает!

— Марья Трофимовна звонила. И еще какие-то люди. И ВераИгнатьевна, — заговорила Вероника совершенно счастливым голосом. — И по НТВсюжет показали, что у нас в музее ЧП, и как раз в вашем отделе. Я такперепугалась, Федя, ты представить себе не можешь, как я перепугалась! И япоехала тебя искать, у тебя мобилъник не отвечал.

Счастье стекло с него, как вода.

Он опустил руки, сделал шаг назад и, кажется, даже сталменьше ростом, хотя только что был здоровенный, как шкаф.

— Федя?!

Он покивал, как будто сам себе, и ушел в комнату.

— Федя?!

— Мам, ты только не переживай. Полы на кухне я вымыл.

— Какие полы?!

— Ну, где лужа была. Там еще масло какое-то было разлито, явытер.

Вероника стащила сапоги и пошла за ним в комнату прямо вкуртке.

— Феденька…

Он зачем-то трогал корешки книг огромной, совершенно мужскойладонью. Вероника смотрела на него.

Он дернул плечом.

— Мам, что ты смотришь на меня, как на покойника?!

Вероника подошла поближе и развернула его к себе. Он избегалее взгляда, все отворачивался, косил, рассматривал пол и книги. Дались ему этикниги!..

— Федя, самое главное, что ты жив и здоров, — твердо сказаламать, как говорила когда-то в детстве. И когда она так говорила, становилосьясно, что все уладится.

Как-нибудь да уладится, ничего, не пропадем!

— Ты жив и здоров, а все остальное решаемо. Ты слышишь меня?

Он взглянул на нее.

— Мама, это я украл из музея серебро и бронзу. Демидовские.

Он ждал, что она хлопнется в обморок, или, по крайней мере,изменится в лице, или начнет, по своему обыкновению, кудахтать.

Она не сделала ни того, ни другого, ни третьего.

— Я уже догадалась.

— Ну?!

— Что — ну?!

Он опешил.

— Ну, скажи мне что-нибудь!..

Вероника подумала и сказала:

— Воровать нехорошо.

— Мама, я тебя серьезно прошу! Скажи мне что-нибудь! Я незнаю! Ну, ругай, что ли! Бейся головой о стену!

— Не буду биться, — отказалась Вероника. — То, что ты украл,ужасно. Но ты взрослый человек. Давай думай, как теперь возвращать.

То, что она сказала то же самое, что за несколько часов донее сказал всесильный Олег Петрович, заставило Федора умолкнуть и как-топо-другому взглянуть на мать.

Она сняла куртку и почему-то положила ее на диван, где Федоркорчился полночи, изнемогая от тревоги за нее и от горя. И посмотрела на него: