История повторилась. Только когда я пробрался через дымоход, Илиас Толенхайм абсолютно не удивился моему приходу. Он стал говорить о том, что не стоило приходить, что ни новостей для хозяев нет, и никто ныне не мешает ему в городе. Он очень удивился, когда я достал нож и ударил его. Его мёртвое тело я усадил в кресло, но меня вновь потянуло выпить, а моя тара опустела. Налив вина из стоящей на подносе бутыли, я выпил сладковатое вино и очередная смесь в желудке вызвала незамедлительную реакцию — отрыжка произошла уже не дымом, а каким-то огненным плевком, пополам с искрами. Глядя на разгорающийся пожар, я поспешил убраться оттуда. Зашагал по коридору, заодно поджигая на ходу драпировки и все, что попадалось под руку и могло гореть. Когда я вышел, то наткнулся на молодого парня, который попытался напасть крича. Я отступил в сторону, перехватил его руку, и ударил его, пронзив ножом. Парень обливал меня кровью, а за спиной разгоралось пламя. Да ещё и дождь пошёл...

Вспомнил об этом всё и настроение упало.

— Значит жители бегают сейчас из-за того что боятся? Я убил Толенхайма.

— Да, в городе пахнет страхом. Все боятся наступающей ночи и не знают что будет. — сказал Шлиц. — К нам идут те, кто хочет вступить в отряд. Они приходят без ничего и готовы на любые условия, надеясь что знамя отряда, их защитит…

Теперь я почувствовал как в воздухе пахло едва сдерживаемым страхом, и паника горожан, наблюдаемая из окна, уже не казалась смешной.

— Фанатики стали выходить на улицы, вурдалаки загрызли кого-то ещё этой ночью. Кто-то видел как у города монстры — это видимо часть тех, кто сбежал после разгрома в подземелье.

— Всё, больше ничего не могу вспомнить. Как я вернулся? Было ещё что-то важное?

— Не знаем, херршер. Вы вернулись все пьяные на рассвете, а через какое-то время все начали бегать и кричать про пожар. Затем что Толенхайм сгорел! Потом стали выбирать нового главу. Ну а вы ещё пили, закусывая кружками, и когда кончилось и не смогли найти те бутылки с изначальным пойлом… то есть выпивкой, один крыс выпил из вот такой жёлтой мензурки. Так у него на наших глазах выросла лапа, потом отсохла, выросла вторая голова, по восемь пальцев, шерсть начала менять цвета, тоненькие рожки высунулись, а потом он подох. Мы похоронили его в склепе-мавзолее.

— Да-да! Надо ещё найти! Мутаген! — потер лапы Струх. — Оччень интересно!

— В общем так! — я поднялся. — Отныне я запрещаю всем, кто мне подчиняется, пить крепкие напитки! Сам тоже не буду!

— ….! — округлил глаза Шлиц.

— Если тебе по делу надо, то можно. За одну ночь наворотили делов…

Сверху вбежал один из наблюдающих за окнами крыс:

— Людишки идут, много! Разодетые и с оружием!

— Они могли узнать, откуда произошло нападение! Или этот Кочиш воду мутит… Разбирайте оружие! Где мой доспех? Несите! Шлиц, ты их встречаешь, может и обойдётся.

Все забегали.

Я осторожно выглянул на улицу. Наблюдатель поднял панику зря — это была не стража и не разъяренная толпа пришла нас сжигать. Это были по виду несколько человек из обеспеченных горожан. А рядом с ними охрана, по виду просто домодчадцы с оружием. Сейчас эти горожане представлялись, снимали береты и шапки, кланялись. Шлиц извинялся что не может принять в доме, так как неустроено ещё внутри и предлагал приходить позже. Потом горожане передали ему бумагу и удалились.

Пронесло.

— Что там, Шлиц?

— Новый бургомистр предлагает отряду “Белых Быков” контракт на очистку улиц города от “нечистых, восставших мертвецов, монстров, бандитов, несущих Хаос, и прочих демонопоклонников” — он посмотрел на меня. — И подпись с печатью, “бургомистр милостью Мананна, Верены, Мора, Таллии и Шаллии — Себастьян Кочиш”

Это я им ещё не сказал, что мне снился рогатый крысоподобный демон, обвиняющий меня в срывах планов и призывал каяться, на что я его (или её) послал в грубой форме. Это был по настоящему уже пьяный сон или всё как и с остальным — нет?

Глава 9

Мы стояли и смотрели друг на друга. Рядовые клановые мало что понимали кроме того, что сейчас их короткозубые не обнаружили и резня отменяется. А вот я уже прикидывал пользу для себя и клана от этого решения и просматривались очень интересные варианты! Предстояло сделать очень много работы.

Мы заперлись со Шлицем на совет, после которого он побежал улаживать дела в городе, связанные с контрактом, ценами, снаряжением, людьми, целями, имуществом, налогами и многим, многим другим.

Я же спустился в подвал, а через него в канализацию и катакомбы, где прибывшие десятки крыс охотились или бегали от монстров, искали тайники и клады, упаковывали инструменты в мастерской, за чем следовало следить — дабы не разбили ничего, охраняли самок от грязных поползновений всяких распутных крыс, втихую хотевших нарушить мой основополагающий указ — размножаются только те, у кого будет специальное разрешение, полученное за верную службу, верность, доблесть. Если у тебя есть все эти качества — хоть не выходи в свободное время от самок, если нет — значит умрёшь не передав свои гены дальше, а значит и жил ты зря.

Проходя мимо некоторых нор, видел как многие из пленных: раненые и вполне целые, сидели в своих норах без дела. Я не раз уже замечал, что сидящие без работы — это худшее, что может быть. Особенно крысолюды. Воспитывающиеся в условиях, когда все гнобят друг друга, а сильный в прямом смысле этого слова может сожрать слабого, они все были весьма активными, предприимчивыми существами, не помнящими вкуса материнского молока, потому что ещё в раннем возрасте их сортировали по цвету шкуры, отсаживая в вольеры, где выживали самые сильные. Подлость, подхалимаж, приспособленчество, жестокость и коварство культивировались веками! В мире активно считается, что крысы это — темные существа, порождения Хаоса. Хотя версий есть немало на сей счёт. Предвестники чумы, несущие беду — горевестники, пожиратели трупов, бегущие с корабля — что о них только не говорят. Когда случаются беды, крысы приходят, но не уходят. Когда идёт беда всему живому — они первые её чувствуют. Но и них есть частичка души, хотя светлой назвать ее язык не повернется. Крысы пользуются бедствиями, но тьму, настоящую тьму, не переносят. Поэтому стараются держаться от нее как можно дальше.

Но я видел в крысах и хорошее —