как их в лучшем случае называли, были презираемы всеми в округе, и зачастую и матерями, для которых такие дети являлись напоминанием пережитого позора. А племена порой добирались довольно далеко от своих границ — уж раз в десятилетие рыцари вели большую войну со Степью, где кочевали многочисленные кочевые племена. Поговаривали, что там, в лёгких сборных жилищах вполне лояльно относились к тем, кто вёл разговоры о воинственных богах Хаоса (откровенно не любили лишь тех, кто что-то хорошее пытался говорить за Нургла, с его катастрофическими “подарками” для кочевников в виде джута, падежа скота. Однако при этом самым лояльным образом относились к кхорнитам по понятным каждому причинам — набеги, массовые убийства)

Пришли несколько могучих мужиков с бычьими шеями, светлыми волосами, заплетенными в косы, густыми бородами и свирепыми, серыми глазами, вооруженные метательными топориками и круглыми кожаными щитами. “Первый ряд!” — обрадовался таким большим шкафам Шлиц. Будущим бойцам отряда был обещан золотой в месяц на всём готовом — снаряжении, стол и крыша за стол отряда. Один убитый враг (человек ли, монстр) — от половины золотого за голову. Если это настоящее чудовище, вроде веретенницы, лопоса там какого, а не мелкого гоблина — то за них цена шла отдельно. Гоблов тут давно не видели, но предварительно за голову платили четвертак. Отряд по-любому оставался в плюсе, так как за голову найденных в городе монстров платили по десятке монет.

Мудрый военачальник знает, что палка — не только инструмент мотивации, но и лучший друг командира, а потому Гиз отложил в сторону свой шрокбальгер и повсюду ходил с метровой сучковатой палкой, пользуясь ею для установления дисциплины. Он договорился с самыми крепкими мужиками и авантюристами, и теперь они помогали ему ударами кулаков выстраивать дисциплину в отряде. Присягу отряду было решено проводить после того, как нынешние рекруты докажут, что они не посрамят честь славного отряда.

Привезли груду железа, в которую по тихому мы добавили часть оружия из подземелья, потому как будущим бойцам не хватило бы иначе. Всякая дрянь лежала вперемешку с довольно хорошими экземплярами. Никакого единого стандартного вооружения было невозможно создать, и каждый выбирал себе то, что было ему по нраву: маленькие боевые топоры, гвизармы, алебарды, корды, копья, боевые молоты, серпы и всякое прочее. Ни луков, ни арбалетов-самострелов, ни уж тем более ничего подобного аркебузам.

В тюках и россыпью привезли кожаные куртки, массу пожраных молью войлочных и шерстяных поддоспешников — но от них многие отказались — жарко им, видите ли! Металлических доспехов, ни даже никаких элементов оных отряду наёмников не выдали — всё ушло горожанам.

Пока будущие “белые быки” готовились к будущей возможной охоте на нечисть, в городе не скучали. Там набралась партия тех, кто был недоволен назначением нового главы города, в совете они полюбовно это решить не смогли и на улицу вышли сторонники недовольных. Отряд стражи ни во что не вмешивался и те почувствовали себя сильно — поколотили нескольких сторонников Себастьяна на улицах. В ответ он призвал своих сторонников и всех, кого мог — даже к Шлицу послал людей. За дополнительную плату Гиз вывел плохо организованную, но вооруженную толпу на улицу, где успешно разогнали бунтующих. Нескольких особо медлительных даже удалось схватить и передать ленивой страже, которая, видя что есть явные победители, стала рьяно доказывать свою нужность как умели — громко бряцать оружие и топать по центральным улицам. Попытались сунуться даже на какие-то переулки, но их там закидали помоями, грязь да камнями. После этого они сделали вид, что всё в порядке и ушли оттуда.

Шлиц составил расписание патрулей, но начался конфликт со стражей и после спора, в которой пришлось вмешаться Себастьяну Кочишу, “быкам” пришлось уйти на окраины, потому как в более спокойных районах городская стража и так кое-как создавала видимость порядка. Бойцы уходили как на войну. Правда, ожидания их от таких патрулей были обмануты: на улицах ничего толком не происходило. Люди занимались повседневными делами, а расспросы о местной нечисти лишь привели к прослушиванию кучи сказок и мифов.

За первый день ничего не произошло, за второй в портовом районе два десятка мужиков забили жалкого трупоеда и с факелами, крича и радуясь притащили его к мелкой площади, куда и скинули его тело, наглядно показывая что отряд не сидит сложа руки.

Правда эти успехи немного меркли по сравнению с отрядом тех самобичевавшихся фанатиков, которые обнаружили человека с восьмилучевой татуировкой. Он, естественно, тут же был объявлен пособником тёмных сил и привязали на той же площади и каждый из горожан мог пойти полюбоваться на того худощавого мужчину, и кинуть в него камнем.

И вроде бы всё было хорошо, но что-то на мой взгляд успехи были скромными. Поэтому я вызвался сопровождать один из наших патрулей. Люди друг друга ещё плохо знали, время от времени приходили и уходили новенькие — кому-то показалась дисциплина слишком жесткая, кому-то условия (спали в заброшенном саду, кинув на землю всякую рухлядь), кто-то намеревался занять высокое положение. Потому никто не удивился новенькому, затянутому в тёмный балахон, с головой покрытой ржавым вытянутым хундскугелем, в больших кожаных перчатках с крагами. Этот боец (я), был молчалив, не лез командовать, а просто ходил весь день с одной толпой, а потом вечер с другой толпой (отрядами это язык не повернется назвать) и приоткрыв забрало, принюхивался.

И уже на следующее пасмурное утро все кандидаты в “быки” собрались и дружной толпой отправились в один небольшой парк на границе двух районов города — благопристойного и не совсем. Если “парк” это обозначение облагороженного лесного участка для прогулок, то теперь это больше походило на дикий участок леса, среди которого располагался бывший искусственный пруд с камнями, а ныне топкое, заросшее ряской и воняющее гнилью болотце.

Передвижение такой вооруженной толпы конечно же вызвало интерес горожан, а потому тут же нашлись зеваки, которые стали наблюдать как рекруты начали работать. Оцепив весь парк, они спотыкаясь дошли до болотца, а потом по команде Шлица, сорвавшего голос за последние дни, начали копать здоровенную яму, время от времени меняясь. Работа шла ни шатко, ни валко — видно было что мало кому из людей этот труд был в радость. Местные шутили над рекрутами, те посылали шутников подальше. Все расслабились, следя больше за не успевшими уснуть летающимим кровопийцами, которых из-за сырости здесь было особенно много, до тех пор, пока не стали копать канаву со стороны ямы, со временем подошедшую к болотцу. Несколько ударов по оставшейся “перемычке”, и