Вот только узнать: кто его невеста?

Ах, чёрт бы побрал эти метели! Дороги переметены на десятки лье, и теперь не только она заперта в заснеженной Лютеции, в этом старом доме: шпион, посланный в Марсель, чтобы выслеживать графа, застрял в пути. Знаменитый Старый Портал — путь для избранных, имеющих именные разрешения от короля, и простому соглядатаю туда не сунуться.

Значит, снова ждать… Ждать, замурованной в этом старом опостылевшем доме.

Одно хорошо: теперь есть превосходный предлог подольше не возвращаться к мужу. Даже в столице не до конца расчищены дороги, что уж говорить о проезжих трактах.

Но тем временем… А если Филипп отбыл в Марсель именно для того, чтобы встретить невесту? Возможно, сейчас они беседуют, улыбаются друг другу… О, он умеет быть очаровательным, она-то помнит! И этот мерзавец спокойно продолжит процветать, как ни в чём не бывало. Невеста наверняка окажется красавицей, потому что Генрих, хоть и любит женить друзей, но старается при этом подобрать партии неплохие со всех сторон, в том числе учитывает и достоинства девиц… Ну почему некоторым всё достаётся от рождения, даром, а ей — приходится каждый кусок счастья выгрызать у жизни зубами?

Не дожидаясь камеристки, красавица с ненавистью задёрнула тяжёлые портьеры на окне, отгородив себя бархатной стеной от снежных завихрений за застеклённым переплётом. Опять метель! А этот… этот любимчик судьбы, даже не подозревая, как из-за него мучаются, наверняка прыгнул через Старый Портал, возможно, даже сюда, в Лютецию, и теперь наслаждается обществом юной красотки, вожделеет её, а та отвечает взаимностью, ибо невозможно не полюбить такого… обаятельного, красивейшего, умнейшего скотину.

Нельзя позволить ему наслаждаться жизнью. Один он сейчас или с неизвестной шлюхой на коленях — бывшая глупенькая Лулу отравит ему всё удовольствие.

Звякнул колокольчик. Простучала каблучками и скрипнула дверью горничная. Графиня глянула холодно:

— Мари, ты что, не видишь — я сижу в темноте? Принеси побольше свечей. И подкинь дров в камин, мне зябко. Трудно, что ли, самой догадаться?

— Слушаюсь, ваша милость!

Горничная присела в книксене и бросилась к дежурной поленнице, сложенной у основания камина, но хозяйка остановила её ледяной фразой:

— «Ваше сиятельство» — вот как надо обращаться к графине. Бестолочь деревенская…

— Слушаюсь, ваше сиятельство. Простите, ваше сиятельство, — прошептала девушка. — Простите дуру.

— То-то и оно, что дура… Что стоишь? Делай своё дело — и марш за свечами!

…А после того, как свет от трёх двенадцатирожковых канделябров дивным таинственным сиянием оплёл тёплую спальню — дождалась ухода Мари, и, затаив дыхание, осторожно извлекла из тайного отделения секретера свёрнутый в узел батистовый носовой платок, местами протёртый почти до нитей основы, с графской короной и вензелем из переплетённых букв «F» и «К». В недрах узелка что-то шуршало и похрустывало, а через поредевшие кое-где волокна ткани сыпалось нечто серое, мелкое, словно труха или пыль.

«Сильфида», как прозвал её однажды Его Величество Генрих, с досадой закусила губу.

Зачарованной смеси из лепестков хризантем осталось немного. Двенадцать лет — большой срок, за это время высохшие цветы не рассыпались в прах лишь благодаря поддерживающему заклинанию. Но наговор на приворот ослабевал — и по мере убывания волшебной пыли, и по мере ветшания платка, отданного однажды сердобольным Филиппом, чтобы стереть несколько капель крови, проступивших на челе юной подружки от злополучного удара лозы…

Вдохнула слегка отдающий затхлостью, едва уловимый аромат. Цветочная труха защекотала ноздри, сильфида с трудом удержалась от чихания. Ах, как это было бы неразумно, ведь оставшийся запас нужно расходовать экономно! Обычно для закрепления привязанности требовалась крохотная щепотка, однако время, когда Филипп пребывал в Константинополе, обошлось тайной ведьме слишком затратно. Несколько раз случалось, что, к вящей тревоге Лулу, связь с объектом её болезненной привязанности вдруг обрывалась, да напрочь! Когда это произошло впервые, она запаниковала и ринулась в заброшенную отцовскую усадьбу, к ведьме. Но дело было в августе, а Онорина появлялась лишь на Туссен, День всех святых, раз в году, когда неприкаянные, как она, души напитывались силой от пророков и святых, бродящих по земле до этого целые сутки. До первого ноября, дня Туссена, графиня чуть с ума не сошла от беспокойства и странного чувства потери: право же, ещё немного — и она бы поверила, что не презирает де Камилле, а любит, обожает страстно, потому-то и страдает. Но в положенный срок ведьма появилась в кустах сирени неподалёку от фамильного склепа, посмеялась над её тревогами и заявила напрямик, что женщины из их рода любить не могут, не должны, ибо любящий стремится отдавать, что имеет, а тех крох магии, коими наделены дю Мортен, едва хватает на них самих. Делиться — это глупость и непозволительная роскошь. Пусть выкинет из головы блажь: молодой граф всего лишь объект ненависти. Ну, или возможного вожделения, это не запрещено… А то, что в груди у неё странная пустота и горечь — так это отняли у дитятки-правнучки любимую куклу, оттого и затосковала…

Скорее всего, предположила Онорина, в Османии молодой граф случайно повстречал сильного целителя: это европейские докторусы пользуются, в основном, эликсирами и декоктами, да кровопусканием, а восточные, как правило, ещё и маги. Приболев, Филипп мог обратиться к одному из них, а тот, подлечив тело, заодно подправил ауру, оборвав при этом внешние привязки. Случайно или намеренно — об этом можно будет судить лишь при возвращении де Камилле. Отвернётся ли он от Лулу с презрением, станет ли избегать — значит, знает о наговоре, а нет, потянется, как и прежде — не судьба ему быть свободным. Так и будет всю жизнь предан, как те самые псы из монастыря Святого Бернана…

Впрочем, зачем тратить время на ожидание? Приворот восстановить несложно. Только зелья из лепестков понадобится больше обычного, да добавить кое-что для усиления, вроде толчёных зубов ехидны и нескольких капель ежемесячной крови…

За три года привязка обрывалась пять раз. Оттого-то и уцелело порошка всего ничего — малая горстка.

Да и действие становилось уже не то. В последние полгода Анжелика чувствовала это особенно: «поводок», натянутый сквозь моря и океаны, слабел с каждым днём. А недавно практически пропал. И ведь несколько дней тому назад, встретив её у Лувра в карете, Филипп глянул недоумённо и… холодно? Во всяком случае, не так обжигающе-страстно, как это было во время их редких недолгих свиданий, когда, раз в год, приезжая навестить больного отца, он под любым предлогом искал встречи с ней, чьей бы женой она в тот момент не являлась.

Невозможно, немыслимо потерять этот взгляд, этого мужчину!

Нет, она не станет дрожать над остатком приворотного порошка. Говорят, у каждого случаются в жизни мгновенья, когда нужно суметь поставить на кон всё, рискнуть — да хоть и головой! — и выиграть. Конечно, она рискует: ведь если вложит, не сдерживаясь, все силёнки в нынешний посыл — его могут почувствовать, отследить. Кто? Да хотя бы дежурные менталисты, которые, говорят, сутки напролёт сидят в специальных подвалах Инквизиции, стараясь уловить дурные помыслы и неразрешённое колдовство. И тогда не миновать графине де Камю суда, а то и костра: во-первых, за сокрытие способностей, во-вторых, за приворот вельможи благородной крови. И как бы ко всему прочему не припомнили бы смерти бывших мужей…