Усмехнувшись, Бенедикт Эстрейский легко, как пушинку, перехватил у лакея тяжёлый поднос и собственноручно поставил перед соседкой.

— Полюбуйтесь-ка на это…

В хрустальных креманках с позолоченными каёмками, искрящимися сахаром, налипшим на лимонный сироп, благоухали ванилью и корицей застывшие облачка цвета топлёных сливок. А сами вазочки словно затерялись в настоящем лесу из марципановых ёлочек, меж которых прятались марципановые медведи, олени, зайцы…

— Ой, а это кто? — забывшись, совершенно по-детски вскрикнула Ирис.

— Барсук. А вот этот зверь, похожий на оленя, но крупнее и с иными рогами — лось. Белая лисичка рядом с рыжей — песец… Всё это — северные жители, разумеется, вы их ещё не знаете.

— Восхитительно, — от души отозвалась девушка. — В жизни не видела ничего подобного!

— Рад, что вам нравится. Попробуйте же…

Откусывать голову или иную часть тельца от крошечного зверька казалось кощунством, поэтому Ирис цапнула с подноса ёлочку, потом другую… А, попробовав заварной крем, уже не могла остановиться. Было так вкусно, что она с трудом удержалась, чтобы не облизать ложку. Её сосед, наблюдая искоса, и сам отдал должное лакомству, правда, со свойственной ему сдержанностью, более получая удовольствие от удовольствия гостьи.

— Вот это браво! — раздался довольный возглас. — Хозяюшка, а не пригласите ли сюда нашу мастерицу? Стол превосходен, а десерт — право же, просто чудо. Давно я такого не едал!

— Конечно, господин Анри!

Раскрасневшись от удовольствия, Марта кивнула старшему лакею, тот, в свою очередь, младшему; шустрый юноша в ливрее скользнул за дверь… И буквально через мгновение вытянул оттуда багровую от кухонного жара и смущения дородную женщину в простом холщовом платье, украшенном разве что белоснежным когда-то фартуком, на котором ныне красовались кляксы из марципановой мастики, кометные хвосты рассыпанной корицы, яркие брызги от ягодного сока. Должно быть, «богиня» местной кухни не могла сдержаться, чтобы не подсмотреть, нравятся ли господам её творения; но никак не ожидала предстать перед обществом в таком неприглядном виде.

Господина Анри, однако, её фартук не отпугнул.

Тщательно промокнув губы салфеткой, он торжественно поднялся.

— Ну, тётушка Дениза…

И шагнул из-за стола к оробевшей кухарке.

— Ей-богу, разгоню к чёртовой матери всех своих поваров. Нет, отправлю их к тебе на выучку! Ну, уважила…

В одно мгновение сгрёб кухарку в охапку и расцеловал в обе щеки, приговаривая:

— Уважила… ублажила… золотые руки!

Опомнившись, «богиня» с достоинством и поклонилась. Бросила торжествующий взгляд на серьёзных лакеев, на дружелюбных гостей… и прыснула.

— Вот диво-то, никто и не поверит… Хвала Господу, дожила…

— Живите ещё сто лет, тётушка Дениза! — подала голос герцогиня Марта.

— Здравия! — подхватил с места герцог и приподнял кубок с вином.

Детишки дружно повскакали с мест и захлопали в ладоши. Вслед за ними, улыбаясь, зааплодировали и взрослые.

Лишь Филипп де Камилле скептически приподнял бровь, но… вежливо приложился несколько раз ладонью о ладонь. И озадаченно посмотрел на короля. Так, сир?

Неподалёку от площади Королей, заложенной ещё светлой памяти покойным Филиппом и достроенной его сыном, ныне правящим Генрихом, в улочках особняков из красного кирпича и серого камня, затерялся один, чуть скромнее прочих, зато аристократичный и величественный, всем видом твердящий: «И я! Я не хуже жилищ, в которых процветают министры и кардиналы, герцоги и маркизы. Мой род корнями уходит почти до Адама! Недаром дю Мортены даже в самые трудные времена гордятся голубой кровью и дворянской честью, верностью трону и множеством прочих достоинств белой кости. Видите гербы на кованых решётках? Видите дубовые резные двери, благородно потемневшие от времени, литые кольца в бронзовых львиных пастях, привезённых из самой Венецианской Республики? Неважно, что я стою последний в ряду соседей, на углу улицы, и сад вокруг меня невелик: уж тут сколько места осталось при застройке, столько досталось. Зато никто не скажет, что моё семейство недостаточно блестяще».

Об одном лишь пришлось бы умолчать особняку: что добродетели последних графов дю Мортен отнюдь не включали в себя такие качества, как бережливость и рачительность. Ибо, как верно подмечено, лишь два-три поколения, родившиеся после основателей династий, помнят, какой ценой и кровью получены их патриархами титулы и накопления; последующие не сколько преумножают, сколько тратят. Вроде бы и чтут при этом наследие предков, но, порой, палец о палец не ударят, чтобы не приумножить, а хотя бы сберечь…

Неудивительно, что фамильной резиденции графов довелось пережить неоднократно и голь, и запустение, а однажды и вовсе позорную продажу в чужие руки — за долги всё тех же неблагодарных и не умеющих преумножать потомков.

Выкупил это ветшавшее на глазах строение второй муж Анжелики дю Мортен. Или третий? Она уже не помнила. В памяти сохранилось лишь, что согласием на брак одному из них она поставила условие обязательной дарственной на бывшее фамильное гнездо. В котором, кстати, так и не прижился ни один из новых хозяев.

Да и как прижиться, если в каждой комнате в особых местах под половицами голубоглазая красавица, единственная, кто не потерял головы при поспешном переезде семьи, самолично начертала тёмным грифелем некие значки — руны, показанные одной старой ведьмой, вернее сказать — призраком ведьмы? Толики магии, коей прелестная и единственная хозяйская дочь обладала от природы, хватило на создание в покинутом «гнезде» атмосферы страха и постоянной беспричинной тревоги, отчего новые обитатели ни днём, ни ночью не находили себе места и рано или поздно перепродавали недвижимость поспешно и задёшево. Оттого и не возникло трудностей у… ах, да, у второго таки мужа, который счёл, что каприз очаровательной невесты обойдётся ему в считанные гроши, а окупится с лихвой — благорасположением и утомительно-сладостными ночами.

Ни один из мужей не знал, что берёт в жёны магичку, пусть и слабенькую. Законы Франкии не запрещали женщине благородного происхождения владеть магией, но при обязательном условии: ограниченном её применении, и лишь в домашних стенах, для домашних нужд, под контролем супруга и духовника. Однако Анжелика, девушка практичная, вовремя сообразила, что припрятанный дар — извечный козырь в кармане, а потому, не без помощи умений, перенятых у покойной ведьмы, научилась ловко отводить глаза духовным лицам, и до сих пор держала в тайне свои способности. Конечно, каждый раз, когда предстояла встреча с каким-нибудь святошей высокого ранга, приходилось идти на хитрость: например, обшивать нижние юбки мешочками с травами, с виду невинными, но отбивающими магические эманации, или носить амулеты с теми же свойствами, хоть и ослабленными, дабы не вызвать подозрений. Потому-то с юности Анжелика обвешивалась драгоценностями, «как утренняя роза — росой», по поэтическому сравнению одного из воздыхателей.