Я должен был бы сопереживать ему, этому «невиновному» мужчине, облитому мочой. Но я видел в нем просто очередного преступника, совершившего преступление на сексуальной почве и утверждавшего, что он не делал этого.

Я помню разговор с ним. Я вел себя профессионально, но эмоционально холодно. Я относился к нему хорошо, но говорил по-деловому отстраненно. Я давал разумные и объективные советы, но без каких-либо душевных затрат с моей стороны. Короче говоря, разговор был официальным и сугубо деловым – никаких эмоций и чувств. Вот когда я понял, что врач, в моем случае психиатр, так же важен, как и лекарства, которые назначаются.

ПСИХИАТРИЯ – ЭТО НЕ ПРОСТО НАУКА, ЭТО ИСКУССТВО. МЫ РИСУЕМ КАРТИНУ САМИХ СЕБЯ, ЗАТЕМ РИСУЕМ КАРТИНУ НАДЕЖДЫ И ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ, А ПОТОМ, ЕСЛИ МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОРОШИЕ ВРАЧИ, УЧИМ ПАЦИЕНТА, КАК НАРИСОВАТЬ СВОЮ КАРТИНУ ДЛЯ СЕБЯ. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ТАК НУЖНО ДЕЛАТЬ.

Каюсь, что позже, когда суд признал его невиновным, моей первой реакцией была мысль «вот же везучий ублюдок». Я думал, что ему все просто сошло с рук. Примерно год спустя появились новые доказательства на основе анализа ДНК, и вот они-то и указывали на настоящего преступника.

Теперь не только суд заявил, что обвиняемый невиновен, но и ученый в белом халате подтвердил это. Мои предубеждения оказались ошибочными. Жена и дети «преступника» тоже ошиблись. То же самое сделали газеты и общество. Я полагаю, что этот человек будет носить ярлык насильника до конца своей жизни.

Вероятно, это правда, что большинство пациентов, которых я встречаю, все же виновны в том преступлении, в котором их обвиняют. Будучи людьми, мы склонны приспосабливаться к окружению, в котором оказываемся, будь то наша собственная камера или та, в которую помещен пациент. Я не уверен, что мы когда-нибудь узнаем наверняка, кто в какой камере сидит.

Поэтому в тот день я пообещал себе, что буду относиться ко всем одинаково, какими бы плохими они ни были, какими бы бездарными или бесчеловечными ни казались, я буду вкладывать в них свои ресурсы. Буду относиться к ним с уважением и не умалять их достоинства. Постараюсь убедиться, что мысленно поставил компьютер на их стол, дал им набор ключей и повесил на стену фотографию светлого будущего. В этом есть свой прагматизм. Только так я могу со всем справиться.

* * *

Я хочу завершить эту главу упоминанием человека по имени Джастин, который находится в тюрьме и пробудет там еще много лет. Тот инцидент запомнился мне потому, что это было живое воспроизведение одной из любимых шуток моего отца о психиатре, показывающем пациенту чернильные кляксы Роршаха – симметричные пятна, которые люди описывают, а затем психиатр интерпретирует их ответы.

МУЖЧИНА ГОВОРИТ, ЧТО ПЕРВОЕ ЧЕРНИЛЬНОЕ ПЯТНО ВЫГЛЯДИТ КАК ОБНАЖЕННАЯ ЖЕНЩИНА, СЛЕДУЮЩЕЕ – КАК ПАРА ГРУДЕЙ, А ПОСЛЕДНЕЕ – КАК ЖЕНЩИНА, ВЫЗЫВАЮЩЕ СМОТРЯЩАЯ НА НЕГО.

Психиатр замечает, что мужчина, по-видимому, озабочен сексом, на что тот возражает, что это психиатр озабочен, потому что показывает ему непристойные картинки.

Этот анекдот подчеркивает, что психиатрия во многом субъективна. Но есть одна вещь, которая вполне объективна, и она основана на простом наблюдении – можно легко определить, возбужден ли мужчина сексуально. Когда человек, осужденный за изнасилование ребенка, пятнадцать лет спустя говорит вам, что он стал «лучше» и его больше не возбуждают педофильские образы, а это именно то, что говорил Джастин, есть способ выяснить, действительно ли он говорит правду.

Мы используем метод, называемый плетизмография полового члена. Проще говоря, на мужской член надевается подпружиненный зажим, а затем испытуемому демонстрируются тщательно отобранные картинки, которые могут вызвать сексуальное возбуждение. Возбуждение приводит к расширению зажима, и это расширение измеряется электронным способом и отображается на экране в соседней комнате, где сидит человек в белом халате. В это трудно поверить, но плетизмография разработана со вкусом.

Я рассматривал этого человека как сторонний эксперт. Мне рассказали его историю, и я не мог не принимать во внимание тот факт, что он сам стал жертвой. Он подвергся насилию незадолго до своего десятого дня рождения. А в сорок лет он изнасиловал семилетнего ребенка.

Отчет был подготовлен для слушания по его условно-досрочному освобождению, поэтому не будет преувеличением сказать, что свобода преступника напрямую зависела от моего вывода и согласия с ним комиссии по условно-досрочному освобождению.

Он рассказал мне все, что нужно.

– Я могу честно сказать, что сейчас мне лучше. В тюрьме я так много узнал о себе и о том, почему я совершил это ужасное преступление, о котором сожалею…

Вы поняли идею.

Вопрос заключался в том, говорил ли он правду. Я написал его адвокатам и предложил провести плетизмографию.

Адвокат, казалось, был совершенно убежден, что его клиент – исправившийся преступник.

– У него не было неприятностей больше пятнадцати лет, – сказал он мне.

Я не решался указать на то, что он все эти пятнадцать лет провел в тюрьме и не имел никакого доступа к семилетним мальчикам.

После того как этому заключенному сделали плетизмографию, я пошел к нему, чтобы ознакомить преступника с результатами.

Я объяснил, что тесты показали, что его возбуждали изображения на картинках, и, судя по всему, практически все. Даже человека, проводившего тест, удивили результаты. Они были из ряда вон выходящими.

Он выглядел немного смущенным, а затем признался, что его все еще посещают сильные педофильские фантазии и он постоянно мастурбирует.

– Док, я такой с десяти лет. А ваши фантазии изменились с детства?

Я не ответил ему, но если бы я был честен, я бы, вероятно, сказал: «Не очень». И тогда мне показалось довольно поверхностным думать, что любая фантазия внезапно перепишет себя, если другие люди скажут, что это неправильно, незаконно, аморально или патологично.

Я посмотрел на его схему возбуждения в отчете и решил подтвердить эти выводы для себя.

– Я собираюсь нарисовать вам картинку, – сказал я. Я нарисовал ему человечка с руками и ногами-палочками – круглая голова, одна линия для тела и линия для каждой руки и ноги.

Вот и все.

Он посмотрел на нацарапанный рисунок, поднес его ближе, сглотнул и заговорщически наклонился вперед.

– Сколько ему лет? – спросил он.

Как я уже говорил, этому типу придется состариться в тюрьме. Однажды, в один прекрасный день, его выпустят. Но это будет тогда, когда от него будет пахнуть мочой и он станет слишком немощным или дряхлым, чтобы встать со стула.

Самоповреждение: бордовый стул

Я привык к тому, что люди причиняют себе боль, –