что родители девочек считали его простым парнем и, положа руку на сердце, просто банально эксплуатировали добродушного соседа.

На Рождество няня не смогла присмотреть за девочками, и тогда родители позвонили Гэри. Все было хорошо, и вскоре он стал регулярно оставаться наедине с детьми. Шесть месяцев спустя одна из девочек нарисовала как-то в школе картинку – и тут зазвенели первые тревожные звоночки. Изображение человека на рисунке было со всеми анатомическими подробностями. Десятилетний ребенок просто не может еще знать такое. Выяснилось, что Гэри неоднократно насиловал обеих сестер.

Все это случилось пять лет назад, и меня попросили увидеться с ним, потому что он пытался покончить с собой во время отбывания наказания.

– Я знаю, кто вы, – сказал он, но я все равно представился.

– Я понимаю, что вы пытались покончить с собой, Гэри. Я пришел, чтобы решить, как вам помочь.

Я мог разглядеть остаточный синяк на его шее – там, где нейлоновый шнур глубоко вонзился в кожу, все еще виднелась отметина.

Гэри сидел напротив меня в отдельной комнате для свиданий недалеко от основной зоны с примерно тридцатью столами и стульями, где жены и партнеры встречались со своими близкими. Он отказался прийти в медицинский центр, чтобы повидаться со мной. В комнате было чисто и по-спартански пусто, и за нами следили две камеры видеонаблюдения.

– Меня не привели бы сюда в часы посещений, – сказал Гэри, разглядывая большую комнату. – Дети приходят сюда повидать своих отцов.

Я огляделся и увидел пластиковые игрушки и даже маленький трактор с педалями. У меня был точно такой же, когда я был ребенком.

– Вы хотели бы поговорить со мной, Гэри?

Он пожал плечами.

– Мне все равно больше нечем заняться, вы же знаете.

– С чего бы вы хотели начать?

Некоторое время он ничего не говорил, но затем, казалось, принял решение установить со мной контакт.

– Это не девочки. Дело было не в них. Они были хорошими детьми. С ними все в порядке?

– Я не знаю, – честно сказал я.

– Можно написать им, чтобы сказать, как мне жаль?

– Нет, вы не должны иметь с ними никаких контактов.

– Вы знаете, я любил их, как если бы они были моими собственными дочерьми.

Я подумал о двух моих девочках.

– Расскажите мне о себе, Гэри.

– Сказать особо нечего.

Я подождал, и он продолжил:

– На самом деле у меня было нормальное детство. Я не привык говорить о прошлом.

– Вы отказались от всех тюремных курсов. Вы отказались от психолога. До сих пор вы отказывались и от психиатрической экспертизы.

– Да.

– Почему?

Он снова пожал плечами.

– На самом деле в этом нет смысла. Я сделал то, что сделал. На этом все и закончится.

– Вы когда-нибудь интересовались, почему вы это сделали?

– Я знаю, почему я это сделал.

– Почему?

– Из-за любви.

– Как так?

– Я любил их. Они были чистыми. Они были хорошими.

– А вас любили?

– Мой отец, мой отчим, он сказал, что очень сильно любит меня. Он так сильно любил меня, что сказал, что покажет, как сильно меня любит. – Теперь Гэри смотрел на стол сверху вниз. Думал он совсем не обо мне. – Раньше он заставлял меня сосать у него[44]. И если он не кончал, то бил меня. Я смирился с побоями, но мне не нравилось сосать у него. На самом деле это было только началом. Он заставил меня смотреть, как он трахал маму. После я должен был сходить и купить ему сигареты. Я никогда не вел себя так ужасно с девочками. – Он сделал паузу и быстро посмотрел мне в глаза. – Я был дома и не знал, что он в ванной. Я вошел, а он сидел на унитазе. Он очень разозлился, что я побеспокоил его. Я никогда не видел его таким злым; он швырнул меня в ванну, взял свой ремень и…

Он раскачивался взад-вперед, пытаясь успокоиться, он был похож на румынских сирот при Чаушеску… Это прямо врезалось в мою память.

Я не хотел, чтобы он рассказывал мне это. Он сам был достоин отвращения. Он был тем человеком, которого следовало избегать на улице. Монстром, злым насильником, который был достоин только осуждения. А оказывается, что все это время он был просто сломленным, несчастным ребенком в теле мужчины.

– …он взял свой ремень и бил меня, пока я не перестал плакать.

– Сколько вам было лет?

– Мне было десять. Потом он вынул свой член, и я подумал, что мне сейчас придется отсосать, и я начал это делать, но он помочился мне на лицо. Он обоссал меня с ног до головы.

Я слышал, как захлопнулись двери и раздались приглушенные крики.

– Мне стало стыдно. Я как будто перестал существовать, – сказал Гэри. – От меня воняло мочой. Мне никогда не было так стыдно.

Последовало долгое молчание.

– Итак, док, что дальше? Отправите меня в больницу. Дадите мне антидепрессанты. Я и так провел на них полжизни. Скажете мне, чтобы я пошел на курсы для насильников.

– Вы хотите разобраться с тем, что сделали?

Он колебался.

– Это я и пытался сделать. – Он указал на свою шею.

С той нашей встречи я ушел вымотанным, чувствуя себя не в своей тарелке. Признаюсь, мне всегда было нелегко иметь дело с педофилами, но история Гэри особенно тронула меня. Он не должен был стать педофилом[45]. Если бы не то ужасное насилие над ним со стороны отчима, он никогда бы им не стал.

Несколько лет спустя я приехал на конференцию по детской и подростковой психиатрии в Бирмингеме. Я пытался нанять консультанта для новой услуги и пригласил пару потенциальных кандидатов поужинать. Один из них рассказал мне о девочке, которую лечил, она оказалась одной из тех близняшек. Они подверглись насилию, когда им было по десять лет.

– Сара и Софи, – выпалил я.

Я сам удивился, что запомнил их имена.

– Да, вы их знаете?

– Нет, но я обследовал мужчину, который их изнасиловал. Как у них дела?

– Не особо. Софи хорошо справляется, я сам не лечил ее. Но вот Сара, моя пациентка, покончила с собой, когда ей было восемнадцать – она как раз обратилась в службу поддержки взрослых, но не смогла справиться.

– Господи.

– Она хотела поговорить с насильником – хотела знать, почему он это сделал.

– Правда?

– Да. Жаль, что она не смогла.

– Почему она не смогла?

– Разве вы не знаете? Он покончил с собой в тюрьме. Хотите еще пива?

Обучаясь психиатрии, я довольно тесно сотрудничал с Джеки Крейссати. В то