Когда я слышу о людях, которые совершали ужасные поступки, я чувствую себя морально оскорбленным.

Когда разговариваю с теми же самыми людьми, я обычно могу объяснить, что они сделали это из-за болезни, наркотиков или определенных черт личности.

Я СОЧУВСТВУЮ БОЛЬНЫМ, ОБЕСПОКОЕН ТЕМ, КАК ОБЩЕСТВО СПРАВЛЯЕТСЯ С МАССОВЫМ УПОТРЕБЛЕНИЕМ НАРКОТИКОВ, И ЗЛЮСЬ НА ЛЮДЕЙ С СИЛЬНЫМИ ОТКЛОНЕНИЯМИ.

Не уверен, что это логично или научно обоснованно, но мой ответ – типично человеческий, и я думаю, что большинство думает так же.

У большинства психопатов, которых я встречал, было очень трудное детство. Поэтому, познакомившись с Робертом, учитывая, что в то время он мелькал на первых полосах новостей, я ожидал, что столкнусь с хищным психопатом, который в прошлом сам подвергался насилию. Я бы, конечно, чувствовал некоторый уровень морального возмущения, но оно было бы смягчено его ужасным жизненным опытом. Чего я не ожидал, так это того, что наша встреча будет преждевременно прервана. Это был единственный раз, когда мне хотелось убить своего пациента.

Роберт сидел в камере напротив моего кабинета. Именно этот человек тогда смотрел на меня, когда я только начал работать в Кэмпсмуре.

Он находился под стражей почти год и только что был осужден за серию насильственных и сексуальных преступлений в отношении пожилых мужчин и женщин. Он отказался отвечать на вопросы во время допросов в полиции и отказался давать показания в свою защиту. Доказательства его вины, полученные на основе анализа ДНК, были неопровержимы, но никто не понимал, почему он совершил эти преступления. Судья решил отложить вынесение приговора и запросил психиатрическое заключение. Моя работа состояла в том, чтобы предоставить суду хоть какое-то объяснение его действий и определить, был ли он психически нездоров. Когда я описывал ему, кто я и какова моя роль в его судьбе, он слушал, и было видно, что хотел поговорить со мной. Как оказалось, с огромным удовольствием.

– Я могу рассказать вам обо всем прямо сейчас, – сказал он. – На прошлой неделе меня признали виновным.

Я слушал его биографию: рассказы о детстве, об отношениях с родителями и прочими родственниками. Он также поведал мне историю о своем образовании и работе. После развода родителей в отношениях с матерью возникла некоторая напряженность. Она снова вышла замуж, когда ему было около десяти. Отчим избивал его, и, когда его доставили в больницу, у него было сломано шесть костей. Учился он плохо и с четырнадцати лет постоянно попадал в неприятные истории. Он так и не научился контролировать себя. На самом деле он не имел никакого представления о наказании, а шесть сломанных отчимом костей сильно исказили его представление о действительности.

– Я правда не знаю, почему это сделал, – сказал он. – Как будто я был должен. Называйте это принуждением, если хотите.

Он слабо улыбнулся и положил руку на подбородок. Он выглядел почти задумчивым.

– Когда я вхожу в их дома – вот тогда на меня это находит.

– Правда ли, что с самого начала вы ходили по домам жертв с целью их ограбить?

– Да, так все и началось, но все остальное было так захватывающе…

– В сексуальном плане?

– Да…

Я поймал себя на том, что повторяю позу его тела, и выпрямился на стуле, положив руки на стол между нами.

– …и я так возбуждался… – продолжал он.

Капелька слюны появилась в уголке его рта, и я проследил за тем, как она упала на стол, прямо между нами. Я задумался, а не обрызгивал ли он слюной и своих жертв, когда проникал в их дома. Я прочитал заявления двух пострадавших.

«Я сейчас никуда не выхожу. Я лежу без сна всю ночь, прислушиваясь, не войдет ли кто-то».

Он продолжал описывать свои преступления, и в его поведении происходили медленные, явные изменения. Он не столько пересказывал их, сколько переживал всё заново. Человек, с которым я разговаривал, потерялся в своих пороках.

Следующее заявление гласило: «Я чувствовал, что готов покончить с собой после третьей операции на моей скуле… Я теперь все время боюсь».

И он рассказывал мне обо всем. Это было не спорное судебное дело. Он мог сидеть и проигрывать свои фантазии так часто, как ему заблагорассудится. Он рассказал мне, что сделал, поведал мне все, каждое действие, каждый нюанс. Он не упустил ни одной детали. Он описал, как заходил в дома своих жертв, и рассказал мне, что говорил им. А потом поведал мне, что они говорили и как выглядели и почему они «ничего не подозревали».

– Мне это понравилось, – сказал он.

– Что? – спросил я, оторвавшись от разворачивающейся передо мной ужасной истории.

– Мне нравилось, что они ничего не подозревали.

Он описал, во что они были одеты, и их особые приметы. Он продолжал говорить, но я слушал его все меньше и меньше.

– Я должен был сделать это много лет назад…

Время от времени я делал какие-то заметки, а затем останавливался, завороженный его комментарием.

– Я ненавидел свою мать. – Его рот все время двигался, а затем начала двигаться и его рука, сначала медленно, а затем с большей частотой. – Вот тогда я их и бил, – сказал он. – А потом я наклонялся над ними и расстегивал ширинку. – И тогда он сделал именно это.

Когда я был студентом-медиком и изучал психиатрию, мы отправились в одну из старых психиатрических больниц, где я присутствовал на обходе отделения. Пациенты находились там в течение многих лет в крайне ненормальной социальной среде. Они утратили представление о нормальном социальном поведении, впрочем, как и персонал.

В СЕРЕДИНЕ ОБХОДА МУЖЧИНА СЛЕВА ОТ МЕНЯ НАЧАЛ МАСТУРБИРОВАТЬ. Я ОГЛЯДЕЛСЯ В ПОИСКАХ ОТВЕТСТВЕННОГО ЛИЦА, ЧТОБЫ ЕМУ ВЕЛЕЛИ ОСТАНОВИТЬСЯ, НО НИКТО ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛ. НА САМОМ ДЕЛЕ НИКТО ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ.

Встреча продолжилась дальше так, как будто ничего необычного не произошло. Позже ко мне обратилась психотерапевт.

– Мы стараемся не предписывать людям, как выражать себя, – искренне сказала она мне.

Но это было целую профессиональную жизнь назад, и я стал довольно требовательным человеком. Я говорю персоналу моего отделения, что мы должны постоянно напоминать нашим пациентам о социально приемлемом поведении.

– Нет, мы не бьем людей, потому что они говорят о нас…

– Да, мыться чаще одного раза в месяц – это очень хорошо.

Роберт теперь находился в полном расцвете сил, и у него нет психического заболевания или странного психотерапевта, которые могли бы оправдать его поведение.

– Пожалуйста, перестаньте мастурбировать, – сказал я, но он ничего не слышал.

– Спросите меня о других преступлениях, – сказал он. – Я