Курфюрстском округе Нижнего Рейна, включая всех близлежащих владетельных принцев. Он должен был жить во Франкфурте-на-Майне и строго следить за тем, чтобы князья и принцы соблюдали германскую конституцию.

После благополучного разрешения европейского конфликта и заключения Тешенского мирного договора Екатерина II все чаще возвращалась в своих раздумьях к критической оценке Северного проекта, не только потому, что об этом часто говорил Потемкин, но и потому, что реальные события подталкивали ее к переменам во внешней политике.

Действительно, Фридрих II никуда не уйдет, в последние годы Россия ощутимо помогла ему выиграть свою игру в конфликте с Австрией, да и германские князья должны быть довольны новым трактатом. Граф Панин передал ей содержание письма Ассебурга о том, что Германия может считать счастьем, что гарантия нашего двора ограждает Германскую империю от всякой опасности, а это значит, что Россия по своему усмотрению будет участвовать в духовных и светских делах Германской империи. И Мария-Терезия, австрийская императрица-мать, в письме российской императрице благодарила за ее посредничество.

Екатерина II широко оповестила своих царедворцев о том, что она намерена встретиться с австрийским императором Иосифом II и обсудить текущие государственные проблемы, местом встречи намечался город Могилев. Пусть готовят делегацию, состав потом она утвердит.

Понятное дело, думала Екатерина II, Никита Иванович Панин будет противостоять ей в сближении с Австрией, с Иосифом II, уж слишком крепки его связи с Прусским королевством, не только с Фридрихом II, но и с его ближайшими помощниками. Ведь Панин – глава Министерства иностранных дел, к нему стекаются все внешнеполитические документы. Казалось, что после Тешенского мирного договора отношения между Пруссией и Россией еще более укрепятся, но вскоре дипломаты почувствовали охлаждение между прусским и российским дворами. На первый план выходила Австрия, до недавнего времени постоянно колебавшаяся в отношении воевавшей Турции, что очень настораживало Россию. Фридрих II мечтал заключить между Пруссией, Россией и Турцией союз, предполагая тем самым ограничить расширение России за счет турецких владений, ведь мало кто не догадывался, что действия фельдмаршала Румянцева в Крыму ведут к ослаблению влияния Турции на полуострове. Екатерина даже отказалась вести переговоры о таком союзе. Австрийский император Иосиф II, побывав во Франции, убедив Людовика XVI и Марию-Антуанетту, предложил заключить союз Австрии, России и Франции, а это полностью соответствовало новым намерениям Екатерины II развивать успешную политику на юге России.

При всем внешне благопристойном отношении двух императриц Мария-Терезия ненавидела Екатерину II, о чем писала дочери Марии-Антуанетте, всячески настраивая и ее против России, убеждая, что Екатерина коварна и лжива, властолюбива и высокомерна, достаточно посмотреть на ее поведение во время переговоров и дележа баварского наследства. А Екатерина II, наблюдая за нерешительными действиями Иосифа II, предчувствовала, что он не самостоятелен только потому, что зависит от одобрения своих действий со стороны австрийской императрицы-матери, которая хоть и доверила правление империей своему старшему сыну, но постоянно контролирует его, называла его «маленьким ребенком».

Иосиф II и Екатерина II знали о том, что Турция продолжала утверждать, что Черное море полностью в ее владении, она – хозяйка и никого на Черное море не допустит.

Вместо давнишнего представителя прусского короля в России Сольмса прибыл посол Гёрц, а новый посол Австрии граф Кобенцель приобрел в России большое влияние.

В апреле 1780 года граф Кобенцель получил уведомление: «Не щадить ни труда, ни денег для того, чтобы отторгнуть Россию от союза с Пруссиею и восстановить дружеские отношения между императорскими дворами».

В это же время Иосиф II вызвал в кабинет русского посла князя Дмитрия Голицына и сообщил ему о том, что он хотел бы послать Екатерине II письмо для укрепления дружеских отношений. Мария-Терезия тут же написала австрийскому послу в Париже, что император, шутя, намекнул ей о своем желании повидаться с русской императрицей, но она не может передать, насколько ей неприятен этот проект, который вызывает у нее отвращение и ужас. Мария-Терезия передала эту весть Марии-Антуанетте, второму сыну Леопольду Тосканскому, весть быстро разлетелась по родственникам, дошла и до князя Кауница, вершившего всеми делами империи, и он быстро составил подробную записку о том, чего стоит добиваться в разговорах с Екатериной II, – о возможном разделе турецких владений в Европе. Дошла весть и до Никиты Панина, почуявшего в этом визите, если он состоится, большую опасность для его многолетней программы внешней политики. Но Панин в подобный визит не верил.

– Если кто в глубине души до такой степени не расположен к Австрии, как мы в настоящее время, то едва ли можно ожидать какой-либо перемены, – сказал он прусскому послу графу Гёрцу, высказавшему свои опасения о перемене политического курса.

Фридрих II, получивший известия о возможном свидании Екатерины II с Иосифом II, решил делать вид, что ничего неприятного не происходит.

А подготовка визита Иосифа II в Могилев для свидания с Екатериной II активно продолжалась. «Мне хотелось бы знать, как все будет, – писал Иосиф II брату Леопольду, – в каком состоянии я найду Россию. Как бы то ни было, эта страна с начала века изменилась совершенно, была, так сказать, создана заново».

Екатерина II тоже предчувствовала, что в Могилеве произойдет что-то необычное, новое, ведь много лет с Австрией были натянутые, напряженные отношения. А тут такой поворот… Никита Панин устарел, его предложения ограниченны, однозначны, да и со стороны иностранных послов по его адресу раздается много критических слов.

Как известно, в Петербурге Никита Панин был лицом, официально заведовавшим внешними сношениями большого государства. Представители иностранных государств, пребывающие в Северной столице, уже не доверяют Панину, подозревая, что у этого человека только одни слова, а дела мало, в его суждениях трудно разобраться. Правда, французов и австрийцев можно заподозрить в некотором недоброжелательстве к решительному стороннику прусского союза. Но свидетельство, уже не подлежащее с этой точки зрения никакому подозрению, – это свидетельство англичан. Панин стоит за них так же, как за Пруссию. Однако и они высказываются в том же духе. Английский посол иной раз жаловался, как трудно увидеться и поговорить с первым министром: утром он недоступен, а после обеда на прогулке. Да и она сама, императрица, видится с ним только раз в неделю. Истинная причина, заставляющая ее держать на посту такого бездеятельного министра, – его нерадивость. Она не считает его достаточно деятельным, чтобы попытаться произвести переворот в пользу Павла, а ведь было дело, когда Павел вместе с великой княжной претендовали на императорский трон, и неудача постигла их только из-за того, что предатели выдали их, да прибавилась нерешительность братьев Паниных, подготовивших этот заговор. Английский посол жаловался в английское