– А сами вы никогда не сопровождали его?

– Нет.

Она с подозрением взглянула на него и спросила:

– Почему вы задаете мне эти вопросы, мсье Пуаро? Что вамнужно знать?

Вместо ответа Пуаро миролюбиво произнес:

– Мне кажется, мисс Марш очень расположена к своему кузену.

– Не понимаю, какое это имеет отношение к вам, мсье Пуаро.

– Она недавно приходила ко мне. Вам известно об этом?

– Нет, – с удивлением отозвалась мисс Кэррол. – Что ей былонужно?

– Она говорила мне о том, что очень расположена к своемукузену, хотя и не такими именно словами.

– В таком случае почему вы спрашиваете меня?

– Потому что я хотел бы знать ваше мнение.

На сей раз мисс Кэррол не стала уклоняться от ответа.

– По моему мнению, она даже чересчур к нему расположена.

– Вам не нравится нынешний лорд Эджвер?

– Я этого не говорила. Мы с ним разные люди, вот и все. Онлегкомысленный человек. У него есть обаяние, не спорю. Он может вскружитьдевушке голову. Но мне было бы гораздо спокойнее, если бы ей нравился человекпосерьезнее.

– Например, герцог Мертонский.

– Я не знакома с герцогом. Но он, безусловно, относится кобязанностям, которые налагает на него положение в обществе, весьма серьезно.Впрочем, он неравнодушен к этой женщине... несравненной мисс Уилкинсон.

– Его мать...

– О, я тоже думаю, что его мать предпочла бы, чтобы онженился на Аделе. Но что могут матери? Сыновья никогда не хотят жениться надевушках, которые нравятся их матерям.

– Как вы думаете, кузен мисс Марш испытывает к нейкакие-нибудь чувства?

– Какое это имеет значение теперь, когда он арестован?

– Значит, вы полагаете, что его признают виновным?

– Нет. Я считаю, что это сделал не он.

– И тем не менее его могут признать виновным? Мисс Кэррол неответила.

Пуаро встал.

– Не смею вас больше задерживать... Скажите, пожалуйста, выбыли знакомы с Карлоттой Адамс?

– Нет, но я видела ее на сцене. Очень интересно.

– Да... – Пуаро задумался. – Но нам пора. Куда я положилсвои перчатки?

Перчатки оказались на столе мисс Кэррол, и, протянув руку,чтобы взять их, Пуаро рукавом задел пенсне мисс Кэррол, которое упало на пол.Пуаро поднял его и, рассыпавшись в извинениях, вернул мисс Кэррол.

– Простите, что напрасно побеспокоил вас, – еще раз повторилон, прощаясь, – но у меня была надежда, что разгадка связана с пребываниемлорда Эджвера в Париже. Вот почему я расспрашивал вас о Париже. Слабая надежда,конечно, но мадемуазель Марш была так убеждена, что ее кузен непричастен кубийству!.. Всего доброго, мадемуазель.

Мы уже были в дверях, когда позади раздался голос миссКэррол:

– Мсье Пуаро, это не мое пенсне! Я ничего не вижу!

– Что? – Пуаро с изумлением посмотрел на нее и вдруг,стукнув себя по лбу, произнес: – Какой же я олух! Когда я нагнулся, чтобыподнять ваше пенсне, мое собственное пенсне выпало у меня из кармана, и,наверное, я перепутал его с вашим. Они так похожи!

Пуаро и мисс Кэррол обменялись пенсне, и мы окончательнооткланялись.

– Пуаро, – сказал я, когда мы очутились на улице. – Вы неносите пенсне.

Он с восторгом посмотрел на меня.

– Великолепно! Какая сообразительность!

– Это было пенсне из сумочки Карлотты Адамс?

– Совершенно верно.

– Почему вы решили, что оно может принадлежать мисс Кэррол?

Пуаро пожал плечами:

– Она единственная из всех, кто связан с этим делом, носитпенсне.

– И все-таки это не ее пенсне, – задумчиво сказал я.

– Так она утверждает.

– До чего же вы подозрительны!

– Вовсе нет. Возможно, она сказала правду. Думаю, что онасказала правду. Иначе она вряд ли бы заметила, что я подменил пенсне. Онидействительно очень похожи.

Мы неторопливо шли вдоль улицы. Я предложил взять такси, ноПуаро покачал головой.

– Мне нужно подумать, друг мой, а ходьба меня успокаивает. Яне возражал. Вечер был душным, и я не спешил домой.

– Ваши расспросы о Париже были всего лишь отвлекающимманевром? – с любопытством спросил я.

– Не совсем.

– Но мы по-прежнему ничего не знаем о Д., – задумчивопродолжал я. – Как странно, что ни у кого из связанных с этим делом людей ниимя, ни фамилия не начинается с Д... кроме... как странно!.. Кроме ДональдаРосса. А он мертв.

– Да, – грустно сказал Пуаро. – Он мертв.

Я вспомнил, как совсем недавно мы шли вместе с ним к метро,вспомнил еще кое-что и едва не споткнулся.

– Господи боже мой, Пуаро! – воскликнул я. – Вы понимаете?

– Что, друг мой?

– То, о чем говорил тогда Росс? Их было тринадцать. И первымиз-за стола поднялся он.

Пуаро не ответил, и мне стало не по себе, как бывает всякийраз, когда сбываются дурные приметы.

– Удивительно, – тихо произнес я. – Согласитесь, что этоудивительно.

– М-м?

– Я сказал, что это удивительно – насчет Росса и тринадцатичеловек за столом. Пуаро, о чем вы думаете?

К моему глубокому удивлению и, должен признаться,неудовольствию, Пуаро вдруг охватил приступ хохота. На глазах у него выступилислезы, и он буквально согнулся пополам, не в силах совладать с этим пароксизмомвеселья.

– Что это вас так насмешило? – неприязненно спросил я.

– Ох-ох-ох, – стонал Пуаро. – Ничего. Я всего лишь вспомнилзагадку, которую на днях услышал. Ответьте, Гастингс, кто это: две ноги, перьяи лает, как собака?

– Курица, кто же еще, – вяло отозвался я. – Эту загадку яслышал еще от своей няни.

– Вы слишком хорошо информированы, Гастингс. Вам следовалосказать: «Не знаю». А я бы сказал: «Курица», – а вы бы сказали: «Но курица нелает, как собака», – а я бы сказал: «Я это специально вставил, чтобы труднеебыло догадаться». Что, если у инициала Д. – такое же объяснение?