В столицу Украины я прибыл поездом. Погода стояла дивная, весенний воздух бодрил. Я чувствовал себя вполне уверенно. Мне уже доводилось бывать в Киеве раньше, в связи с расследованием одного уголовного дела. Работа тогда длилась почти месяц. Завершилась она вполне удачно: я выполнил свою задачу и обрел надежных друзей среди киевских коллег. К одному товарищу я и направился прямо с вокзала. Я созвонился с ним из Москвы. Он был рад увидеться вновь и пригласил остановиться у него.

Здоровый инстинкт позволяет находить радость везде. Весной всегда дышится полной грудью, и взгляд непроизвольно устремляется на женские личики. Я был здоров и любовался киевлянками. Природа щедро наделила их особой красотой: статные, крепкогрудые, большеглазые, озорные, говорливые. При случае им лучше не перечить, а ладить, и тогда весь темперамент широкой украинской натуры выявится лучшими качествами этих красавиц.

Однако я не мог терять время зря. Требуемый мне дом я нашел быстро. Оставалось выследить Виктора и исхитриться вступить с ним в контакт.

К цели своего путешествия я приблизился вечером следующего дня. Виктор вышел из подъезда и куда-то направился. Я осторожно следовал за ним. Он не спешил. Возможно, просто гулял. Когда он купил пива и одиноко присел за столик недорогого уличного кафе, я решил, что мне повезло. Самая подходящая обстановка для мужского разговора.

Здорово, Вить, – просто сказал я, подсаживаясь к нему.

Я еще не знал, как он поступит, и немного нервничал, но действовал без суеты. Гордеев будто бы и не удивился моему внезапному появлению и ответил на мое приветствие так же обыденно, словно мы были коротко знакомы и расстались только вчера.

– Как тут пиво, хорошее? – спросил я.

– Да, ничего, – безучастным голосом ответил Виктор.

– Как ты сам-то? – спросил я его, не вполне уверенный, что это подходящий вопрос, но мне надо было как-то разговорить Виктора.

– Да тошно, – откровенно признался он. – Ищут меня уже?

– Ищут, Вить, – подтвердил я. – А чего бежал-то? Неужели нельзя иначе было?

Я задал вопросы простовато, неконкретно, не будучи до конца убежденным в его преступных деяниях.

– А что, по твоему, мне надо было явиться с повинной? Самому сразу сдаваться? – спросил он резко, посмотрев на меня в упор. – Ты таких джентльменов удачи встречал? Убил, выпил, в тюрьму – так, что ли?

На меня смотрели серые глаза загнанного зверя. В голосе его сквозила обреченность неудачника, и нескрываемая тоска рвалась наружу. Со мной рядом сидел опасный преступник – жестокий, ловкий, обозленный. Он больше не таился, и я не знал, чем это может обернуться.

– Тебе трудно сейчас поверить, но я приехал помочь тебе, – миролюбиво сказал я.

– А что, мне можно ещё чем-то помочь? – усмехнулся Виктор.

– В таком состоянии человек способен натворить многое, принести еще больше беды себе и окружающим.

– Да куда уж больше! – горько усмехнулся он. – Не бойся, никого я не убью и не ограблю. Не надо мне ничего. Да я и всегда обходился малым. Я и в тюрьме сдюжу, лишь бы от кошмаров этих избавиться. Я шофер, слесарь, в электрике разбираюсь. Как-нибудь! Везде люди.

Говоря это, Виктор поднял свои натруженные руки и показал их мне. Сильные, мозолистые, развитые мужские длани.

– А что за кошмары, Вить? – участливо спросил я. – О чем ты?

– Знаешь, о чем я всегда мечтаю? Просто лечь и уснуть. Вот лег, уснул – и все в прошлом. А я воюю по ночам, понимаешь? Афган перед глазами. А здесь по ночам не жена и не сын, а Валентина эта является ко мне… Смотрит так жалостливо, молчит, гладит меня по голове. Я её за руки хватаю, прощения прошу, а она удаляется, исчезает…

– А за что ты её? – тихо спросил я.

– Да деньги эти увидел и озверел. Сам не помню, как все произошло. Очнулся, а она уже не дышит.

– Ты ничего не путаешь, Вить? Какие деньги?

– Ты что, думаешь, крыша моя совсем прохудилась? Доллары эти вонючие. Они ведь, оказывается, пахнут, не замечал?

– Замечал, – ответил я. – Откуда у неё доллары?

– А она дом в Подмосковье продала. К ней мужик какой-то на работу прямо заехал, отдал. Она, Валя-то наша, сама мне и показала пачку этой зелени. Доверяла мне. Как сейчас помню – сияет вся! Довезешь, говорит, меня, Витя, до дому, а то с деньгами по улицам ходить опасно. Я пачку в руки взял посмотреть, а отдать назад не могу. Она потянула, а я… Не помню, хоть убей! Затмение нашло.

После этих слов отпали всякие сомнения. Мотив стал ясен, но его безжалостность ужаснула.

– А сам говоришь – малым обходишься, – осторожно вставил я.

– Так я что… Марьянке, – мрачно произнес он.

– Она что, требовала?!

– Да нет, а как-то все намекала. Жить тесно, одеться хочется. На море ни разу не были. А где взять? Цены скачут, как бешеные. Простому человеку не угнаться, не заработать. Любил я Марьяну, жену свою… Сильно любил, понимаешь? Боялся, как бы не бросила. Она ведь красивая, утонченная!

– А сейчас, стало быть, не любишь?

– Пусто внутри, словно выжжено. Не чувствую ничего. Не до любви стало.

Он замолчал и стал пить пиво большими глотками, словно пытался охладить свой внутренний жар. Я видел, что цельность его личности разрушена. Одна оболочка, человека нет. Афганская война, передряги перестройки, шоковая терапия, лживая демагогия политиков доконали хорошего парня из рабочей семьи. Я всё понимал, даже сочувствовал, но не оправдывал его. Да, безумие витает в воздухе, но надо, надо, черт возьми, сохранять принципы и здравомыслие! Не убий, не укради – это вне времени, вне политики! Это навеки.

– А тех двоих тоже ты? – решился спросить я.

– Я, – коротко ответил он и, чуть помедлив, продолжил. – Вначале присмотрелся к ним. Они часто за товаром приезжали. Машины у них хорошие! О чем мужики любят поговорить? Об автомобилях! Советовались со мной. Я в автоделе знаю толк и многое умею. Все просто. Говорю, мол, вроде стучит у тебя, к примеру, движок. Едем к нему в гараж. Улучил минуту – подход сзади, захват и удушение. Мгновенная смерть. Тихо и без крови.

О людской смерти он говорил без трепета, как о привычной работе.

– Однако, ты аккуратный, отпечатков не оставил, – заметил я.

– Так я же с механизмами всегда в перчатках работаю, – спокойно сказал он. – В тонких таких, трикотажных. Некоторым они мешают, а я привык.

– Что же ты наделал, Витя? – вырвалось у меня. – Ты же себе все сломал и стольким людям беду принес! Ведь ты не врагов душил, а наших, своих, неповинных!

– Кто кому теперь свой – еще вопрос, – хмуро возразил он. – Валентину жалко. Душевная она была. Места себе не нахожу, извелся весь.