а образами и чувствами. Неслышный голос того, кто показал мне видения на Эмеше, кто на вершине горы заставил все время пронестись сквозь мои глаза, кто вернул меня из Ревущей Тьмы за гранью Смерти. Утаннаш-лжец.

Тихий.

– Лорд Марло? – Император положил руку мне на плечо. – Что с вами?

– Ничего, – ответил я. – Просто в голове не укладывается.

– По словам Екатерины… – Он убрал руку. – Вильгельм называл этого «друга» Скрытым.

– Скрытым? – переспросил я, оглянувшись на императора, и прислонился к стеклу.

– Он считал его своим ангелом-хранителем. – Кесарь сложил руки и почесал подбородок. – Бог-Император признался святой Екатерине, что все откровения ему ниспослал Скрытый, и отрицал, что у него самого был какой-либо особый дар. Как и вы.

Я жестом попросил его замолчать, осознавая, что затыкаю самого императора. Мои мысли не поспевали за новой информацией. Подозрения были у меня десятилетиями, столетиями. Но получить подтверждение этим подозрениям, этим опасениям, да еще из уст самого императора, было равносильно удару молнии.

«Так должно быть».

Те же слова. Тот же голос. Со мной говорило то же существо, что и с Богом-Императором.

– Ты – кратчайший путь… – прошептал я.

Как и Бог-Император. Еще одно звено цепи, на которой висел крючок, способный подцепить Тихого и вытащить из глубин еще не открытого времени. Сколько нас таких было с момента зарождения человечества? Сколько еще будет?

– Что?

– Ничего, – ответил я, тряхнув головой, как будто желая прогнать из нее туман. – Не важно.

Изумленным взглядом я окинул Никифора, императора и некогда роскошный обеденный зал, ныне полный разбитых столов и стекла.

Император и Никифор – будто двойники в одинаковых алых накидках – глазели на меня. В тишине почти можно было услышать, как за алюмостеклом падает снег.

Тишина.

Тихий…

– Лорд Марло, – нарушил эту тяжелую тишину император, – лучше бы вам все рассказать.

Я поймал себя на том, что присматриваюсь к императору и Никифору, оцениваю расстояние до двойных дверей, словно человек, приготовившийся к бегству. Что я мог рассказать? Хватит ли мне смелости рассказать обо всем? Я вспомнил запись с комбинезона Паллино, сделанную в битве на «Демиурге», на которой была запечатлена моя гибель и воскрешение в схватке с Аранатой Отиоло. Когда меня подвергли стязанию, Бандит спрятал ее, но после отбытия с Форума запись вернулась в потайной сейф на «Тамерлане». Капелла не конфисковала ее, когда арестовала меня на Сибарисе, не нашла ее за все двенадцать лет суда на Фермоне.

Что с ней случилось?

Вероятно, она лежала в развалинах линкора на черных песках Эуэ. Могли солдаты Пророка обнаружить ее, разбирая «Тамерлан»? Или Шиому Элуша бросил искореженный остов ржаветь до конца времен под бдительным взором Миуданара? Мне едва не стало его жаль. Дораяика так жаждал правды. Если бы он знал, где искать, то нашел бы гладкую кристальную сферу, а в ней – правду, которую никогда не смог бы принять. Правду Утаннаша.

Я вдруг отчетливо ощутил, как буравят меня изумрудные глаза императора и Никифора. Неужели я слишком долго молчал?

«Страх отравляет», – прошептал в ухо голос Гибсона.

Я машинально кивнул, собираясь с духом.

– Это тот же голос, – произнес я наконец. – Мой Тихий и Скрытый Бога-Императора. «Так должно быть. Так должно быть». Это те же слова. Он говорил их мне.

– Какое совпадение, – скептически бросил Никифор.

– На Эмеше! – воскликнул я. – Он показал мне, как Дораяика идет по звездам! Ваше величество, вы должны помнить. После Гермонассы вы принимали выживших в сражении. С вами говорил легионер по имени Каракс. Он рассказывал о встрече с Бичом Земным. Я перебил его, спросил, была ли на ксенобите корона. Я описал Дораяику, потому что видел его прежде. В видениях. Помните?

Император нахмурился и посмотрел в сторону, вспоминая.

– На Эмеше, – повторил я, – и в видениях, которые Тихий передал для меня Братству Воргоссоса. Позднее я видел, как горящие корабли сьельсинов падают с неба. Видел наши разоренные планеты, и голос – тот же самый, что описывала Екатерина, – говорил со мной не словами, а образами, чувствами и звуками. Он сказал мне, что все, виденное мной, должно быть. Клянусь, это правда.

С каждым моим словом император как будто уменьшался в размерах. Сияние в его глазах померкло, словно закрылось невидимыми ставнями. Как еще это описать? Он смотрел на меня, как Бассандер Лин после битвы на «Демиурге». Лишь малые искорки до сих пор поблескивали во взгляде. Не слезы. В маленьких, хрупких мерцающих глазах императора Вильгельма искрила вера.

– Чепуха, – бросил скептик Никифор. – Вздор. Бред.

Император встрепенулся. Я повернул голову и увидел, что андрогин поднялся на ноги. Взгляд гофмейстера был суров.

– Мне надоело это слушать. Вильгельм, хватит тратить время на этого шарлатана, – с вызовом произнес Никифор. – Лорд Марло, мы показали вам хрустальный башмачок, и вы тут же осмелились утверждать, что он вам по размеру. «Тихий»! Нет никакого Тихого, сколько бы вы ни утверждали, что это он посылает вам видения.

Я еще не отошел от предыдущего потрясения и не смог внятно ответить. Как боксер, которому сбили дыхание ударом под ребра, я пошатнулся, опустил руки и пропустил еще хук в голову, от которого мозг и душа зазвенели, будто колокола.

– Что? – тупо спросил я.

– Вам известно, откуда взялось это имя? «Тихий»? – спросил Никифор.

Я вспомнил о жарких эмешских ночах, полных докучливых насекомых. Тесную квартирку Валки в дипломатическом корпусе дома Балиана Матаро.

Она дала им имя на своем родном языке. «Ke kuchya mnousseir» – Тихие.

– Никому не удавалось расшифровать надписи в их… в их руинах, – произнес я, – потому что не осталось других артефактов, кроме самих руин.

– Именно так! – Никифор подобрал полы накидки. – Это мы их так назвали. Вы заявляете, что сущность, говорящая с вами, называет себя Тихим. Но Тихих не существует! Это фикция, выдуманная древними ксенологами, чтобы объяснить необъяснимое! Выдумка, которой мы с Капеллой позволили существовать! – Разгоряченный Никифор потряс лысой головой. – Что дальше? Может, с вами и Зевс разговаривает? Или Ульмо? Милорд, какие еще сказки вы приготовили нам?

– Ник, довольно!

Император не кричал, но поднял руку, призывая к молчанию.

Камнем упала тишина. Никифор скрежетал зубами, то ли желая разгрызть этот камень, то ли стереть зубы в порошок. Я смотрел на гофмейстера сверху вниз, так и не понимая сути его претензий.

«Я не говорил, что он сам звал себя „Тихим“, – подумал я, опасаясь неосторожным словом нарушить спокойствие императора. – Тихий никогда не называл себя по имени».

– «Отчасти правда», – произнес император, отворачиваясь от слуги. – Ранее вы сказали, что теория о том, что Тихие – это народ,