нее, и я почувствовал, как машина катит под уклон. Императорский лагерь полностью скрылся из вида. По обе стороны поднимались новые темные насыпи и сугробы. Мне показалось, что я заметил островерхую арку и ряды распахнутых квадратных окон. Сосульки. Колонны. Разбитый акведук.

Я понял, где мы.

– Это Ротсмур? Старая столица?

Никифор в ответ кивнул.

– Зачем мы здесь? – спросил я, но андрогин лишь покачал головой и поднес к губам палец.

В городе не уцелело ничего. Первыми сьельсины послали мародеров-берсеркеров, которые разнесли улицы, дома, школы, магазины и спальни. Они убивали, насиловали и пировали, как вздумается, после чего согнали тех, кто выжил, – в основном женщин, детей и стариков – в осадные башни и отправили на свой корабль-мир. Следы их бесчинств до сих пор виднелись на фасадах разрушенных зданий, в синей краске и ржаво-черных пятнах крови. Я полагал, что люди императора вывезли из города останки – кости, головы на кольях и кожу, растянутую наподобие флагов. По крайней мере, те останки, что сохранились после бомбардировок, так как после разорения города Бледные обрушили на него орудийный огонь. Не осталось ничего. Даже семейство старого барона не уцелело в бункере под дворцовым зиккуратом.

Остались только пепел и снег.

Спустя еще пятнадцать минут машина остановилась. Из кабины вылез уже знакомый мне марсианин со шрамами и один из его собратьев.

– Лорд Никифор, мы на месте, – доложил страж.

– Столица! – произнес андрогин.

Он поднялся, повернулся и достал из ящичка за диваном плотную шерстяную накидку алого цвета, с воротником из горностая. Надев ее, он натянул на лысую голову капюшон, прикрыв уши, и спустился вслед за марсианами с откидного трапа. Не пристало гофмейстеру Соларианской империи лазать через люки, как я.

Я вышел на снег вслед за Никифором и марсианами – единственная черная фигура в компании трех красных.

Меня оглушила невероятная тишина. Падающий снег одеялом накрывал планету, глотая все звуки, кроме хруста снежной корки под ногами. Мне казалось, я мог бы простоять здесь не один час, невзирая на снег и мрачный пейзаж, просто слушая тишину. Так глубока она была, что я почувствовал удивительное умиротворение, позабыв об опасности и необычности моего положения. Я без возражений последовал за Никифором. Красная накидка андрогина колыхалась над тропинкой, протоптанной двумя марсианскими стражниками, и мне пришлось придержать свою шинель, когда я заметил, что она цепляется за высокие, по колено, сугробы.

За неимением меча я держал руку на рукояти кинжала, пристегнутого к поясу рядом с кнопкой, активирующей щит. Никифор не лукавил. Если бы меня хотели убить, то сделали бы это еще в машине. Ни к чему было устраивать весь этот спектакль.

– Сюда! – позвал марсианин со шрамами.

Оглянувшись, я увидел, что за нами идет еще пара стражей. Вероятно, они вышли из кабины после нас. И еще! Красные доспехи мелькнули впереди! На развалинах стены стоял часовой-марсианин.

Умиротворение и безмятежность как рукой сняло.

Я догадался, куда и к кому меня ведут.

Глава 17

Потревоженные боги

Я проследовал за марсианами и гофмейстером по разбитой заснеженной лестнице, через покосившиеся двери, в фойе некогда роскошного отеля. Все окна были выбиты, и под ними насыпало кучи снега.

Диваны и крыльчатые кресла были перевернуты и сломаны, у конторки консьержей валялись осколки мозаичных абажуров. Громадная картина, изображающая отдыхающих у бассейна мужчин и женщин, была исполосована и заляпана засохшей кровью. Глубокие следы когтей остались на обоях, деревянных панелях и столешницах.

Мы не остановились, чтобы поглазеть на разруху, а сразу направились в задний коридор, мимо туалетных комнат с испорченными фресками и опустошенными диспенсерами. Из двери справа от нас появился еще один марсианин и поприветствовал нас с Никифором.

Пара других открыли двойные двери в конце коридора, и мы поднялись по короткой лестнице в большой обеденный зал. Над роскошным помещением нависали два яруса балконов, их поддерживали черные мраморные колонны. Некогда великолепная люстра – созвездие из десяти тысяч хрустальных слез – ныне лежала в ледяных осколках среди банкетных столов в самом центре круглого зала. Увидев дальнюю стену, я сразу понял, почему для тайной встречи было выбрано именно это место: окна здесь были из алюмостекла, а не из обычного, как в фойе, и таким образом зал был защищен от стихии и выстрелов снаружи.

Вот только от холода окна не защищали.

Вогнутые ниши, в которых располагались окна, доминировали над пространством напротив входа. Еще одна небольшая лестница вела к возвышению, где прежде, вероятно, богатых гостей развлекал оркестр. Уцелевшие рамы были отделены друг от дружки латунными панелями. Выглянув в окно, можно было увидеть масштабы разрушений, причиненных некогда величественному Ротсмуру. Город превратился в океан из черного камня и пепла, наполовину припорошенный снегом, ниспосланным милосердной зимой. Прямо посреди оркестровой площадки сидела мраморная скульптура, которой снесли голову.

Человек, которого я ожидал здесь встретить, стоял у скульптуры лицом к окну, почти прижимая к стеклу нос. Он выглядел алой тенью, отброшенной безголовым изваянием его самого.

– Лорд Марло, – произнес кесарь Вильгельм, не оборачиваясь, и рукой в красной перчатке указал рядом с собой: – Будьте любезны, подойдите.

Я замешкался лишь на миг и поднялся на две ступеньки к оркестровой площадке. Зачем императору понадобилась такая секретность? Он мог бы просто вызвать меня в свои покои или в тайный кабинет на борту «Лучезарного рассвета». Подойдя к нему, я невольно нахмурился.

На нас глядели наши отражения – призраки, затерявшиеся в руинах мертвого города.

– Семнадцать миллионов триста двенадцать тысяч девятьсот семь человек, – проговорил император. – Население города согласно последней переписи, проведенной погибшим домом Бампасис.

Я промолчал, чувствуя, что отвечать будет невежливо.

– Нам неизвестно, сколько погибло в ходе бомбардировок, а сколько было угнано Бледными. Также неизвестно, скольким удалось скрыться. – Император поежился, вероятно, от холода. – Скорее всего, мы никогда этого не узнаем.

– Никогда, – повторил я, поняв, что теперь можно говорить. – Приблизительные цифры удастся установить, но я всегда задумываюсь о том, сколько мы упускаем.

Я вспомнил высокие скалы Фессы и погребальные курганы, возведенные мной в честь моих бойцов, чьих имен я даже не помнил.

– Лорд Марло, я терзаюсь из-за каждой жертвы, – произнес император, не сводя глаз с развалин Ротсмура. – За два года, что мы здесь, я приходил сюда полсотни раз. И до этого, на Сираганоне, Баланроте и других планетах. Я заставлял себя смотреть.

Я услышал четыре коротких резких вдоха – прием схоластической дыхательной техники – и подумал, что знаю, какие слова произнес про себя кесарь.

«Горе – глубокая вода».

«Ярость ослепляет».