Они шагали обратной дорогой по вновь вынырнувшей откуда-тотропинке, плечо в плечо, страх окончательно улегся, уснул, и Бестужев вновьподумал, как она красива. Слишком хорошо помнил прильнувшее к нему тело, чтобыостаться равнодушным. И постарался напомнить себе, что эта своенравная иманящая таежная красавица всю свою сознательную жизнь прожила на свете безротмистра Бестужева, а значит, логически рассуждая, проживет без оного и далее.Вот только логику хотелось послать ко всем чертям…

– Ну что? – спросила она неожиданно. –Теперь, после благополучного завершения столь смелого предприятия, можем и напризрака в зимовье поохотиться?

– Вы серьезно?

– Конечно, – сказала Таня, удержав его за рукав,когда он хотел пройти мимо ответвлявшейся к зимовью тропиночки. – Многиеговорят, что там тоже обитает призрак, видение лишившего себя жизни отнесчастной любви охотника…

Чересчур уж явственный испуг звучал в ее голосе, чересчур ужкрепко она держала Бестужева за рукав, чересчур уж театральные нотки в голосепрорезались… Он подозревал, что это неспроста. И решил: если она замешкается,пропустит его в дверь, следовательно…

И точно! Таня остановилась, стараясь, чтобы это выгляделоестественно. Изо всех сил пытаясь говорить равнодушно, тихо предложила:

– Идите вперед, вы как-никак мужчина, а мне страшно…

Подметив краем глаза не страх, а откровенное, коварноелюбопытство на ее личике, Бестужев более не сомневался. Он широкими шагамиприблизился к избушке, взошел на низенькое крыльцо, ухватил ручку из круглого,хорошо ошкуренного куска дерева, зажал ее в кулаке, рванул дверь на себя…

В глубине единственной комнаты, отделенной крохотнымисенями, снизу вверх, от пола к потолку рванулось что-то белое, колышущееся,просторное, но этот рывок был очень уж неживым, механическим, нестрашным…

– Татьяна Константиновна! – громко сказал он, необорачиваясь. – Надеюсь, на этого призрака вы не новую простыню извели,старенькую взяли?

Теперь он прекрасно мог рассмотреть, что простыня былаприкреплена верхним краем к тонкой палке, а от нее тянулась бечевка – черезкрюк в потолке, к двери.

– Вы о чем это? – подчеркнуто равнодушнопоинтересовалась Таня. – Представления не имею, что вам в голову пришло…

– У великого драматурга Шекспира есть замечательные строки, –сообщил Бестужев, подергивая дверь вперед-назад и заставляя этим действием«призрака» колыхаться в такт. – О женщины, вам имя – вероломство…

– Ну что же вы тревожите великие тени? – Таняпрошла мимо него в избушку. – И никакое не вероломство, а всего лишьневинный розыгрыш, пусть даже нынче и не первое апреля…

Она повозилась в глубине, у печки, пошуршала чем-то,чиркнула спичкой. Зажглась высокая, целая свеча в широком латунном поставце, постенам колыхнулись тени, и пламя успокоилось, вытянулось ровным лепестком.

– Отвяжите бечевку, – распорядилась она. –Это уже неинтересно.

Бестужев распутал узел. Теперь он мог рассмотреть, чтонебольшая горничка содержится в идеальном порядке – широкая лежанка, свернутаярулоном постель, замотанная в цветастое покрывало, аккуратно сколоченный стол итакие же лавки, шкапчик на стене.

– Садитесь, – сказала Таня, сбрасывая на нарыкожаный шабур. – В ногах правды нет… – Перехватила его взгляд,окинула себя быстрым взглядом. – Я вас смущаю? – и, ничуть не выглядясмущенной, одернула черную расшитую косоворотку.

– Мне ваш наряд просто кажется чуточкунепривычным, – сказал Бестужев чистую правду.

– А как же питерские дамы при занятиях спортом? Я быеще нелепее выглядела посреди тайги в модном платье из французского журнала…Знаете, а вы ничуть не похожи на жандарма. Все, кого я здесь знаю, –этакие осанистые, в годах, при некотором, пардон, пузе, усы врастопыр…

Бестужев невольно потрогал верхнюю губу. Нельзя же было ейрассказывать, что немцу Лямпе усов не полагалось, немцы обычно бреются чисто,как актеры, вот и пришлось пожертвовать…

– Мы, знаете ли, всякие бываем, – сказал Бестужев.

– Но ведь это очень опасно – быть жандармом? В газетахтолько и пишут – бомбу бросили, обойму из браунинга выпустили… Правда, яслышала, есть еще и заграничные командировки. Это, наверное, очень весело испокойно: рестораны, дамы, свидания с агентами при поднятых воротниках…

– Вы совершенно правы, – кивнул Бестужев. –Заграничные командировки – вещь веселая и спокойная…

И вспомнил свою – когда висел на поручнях «Джона Грейтона»над серой неприветливой водой, носки ботинок скользили по ржавому борту, ищаопору, а Жилинский, не сводя с него бешеного взгляда, вслепую совал патроны вревольвер, и решали секунды, удача…

Таня сидела напротив и смотрела на него с непонятнымвыражением на лице, оперев подбородок на переплетенные пальцы.

– С простыней я вас, конечно, разыграла, – сказалаона. – Но ведь шаманкина могила – это взаправду… Вячеслав Яковлевич непервый год по тайге ходит, а бежал оттуда сломя голову, о чем сам не постыдилсярассказывать…

– О н а, часом, сюда не заявится? – спросилБестужев шутливо.

– Как же она сюда заявится, если тут иконависит? – серьезно ответила Таня. – Видите, в углу? Городской офицер,а таких вещей не понимаете…

Что-то с ними происходило. Бестужев совершенно точно знал –если эта пустая болтовня затянется, возникнет тягостная неловкость, начнеткрепнуть… Он встал, выглянул в окошко. В серебряном лунном свете сосны уже неказались прибежищем живых загадочных теней, мохнатых сумбурчиков.

За спиной решительно простучали каблуки сапог.

– Знаете, а я загадала, – сказала Таня совсемблизко. – Если вы отшатнетесь при виде моего «призрака», выйдет одно, аесли нет – совершенно даже другое. Вы не отшатнулись.

– И что теперь? – спросил Бестужев, медленнооборачиваясь.

– Тебе непременно объяснить? – спросила Таня,глядя ему в глаза совершенно спокойно. – Экий ты, право…

Подняла руки – широкие рукава косоворотки сползли к плечам –и властно закинула ему на шею, переплела пальцы на затылке, притянула голову.

Ну, а уж в такой-то жизненной ситуации ни один нормальныймужчина не мог уподобляться незадачливому библейскому персонажу, в особенностиесли сам этого хочешь больше жизни. Все происходило как бы само собой,естественно, как радуга или дождь: объятия становились все крепче, поцелуи всеболее сумасшедшими, кто кого увлек к лежанке, и не понять, цветастое покрывалобудто без малейшего человеческого участия вспорхнуло и вмиг развернулось,открывая постель, одежда куда-то исчезала с глаз, а ненужная стыдливостьисчезла еще раньше. Поначалу Бестужев был скован по вполне понятным причинам,но очень быстро оказалось, что трепетная невинность его не ждет, что его умелои непреклонно привлекла к себе очаровательная молодая женщина, точно знающая,что может ему дать, что может от него получить. Тогда он отбросил всепредосторожности, хотя рассудочная частичка сознания не уставала ныть, что всеэто – сущее безумие, ну да кто ж ее слушал в этом месте и в такую ночь?