Возвращались засветло, держась за руки и временами улыбчивопереглядываясь, с лукавством людей, объединенных общей тайной. Прощальныйпоцелуй на мостике – и она ушла окольной тропинкой и, выражаясь высокимпоэтическим штилем, унесла с собой сердце ротмистра Бестужева. Он смотрел ейвслед, пока не потерял из виду, а потом, вздохнув, направился в поселок другойтропой. Солнце еще не встало над лесом, но было совершенно светло, неуловимаярассветная игра тени и света придавала всему окружающему необычайно чистый исвежий вид, словно земля и небеса были только что сотворены.

Потом он с крайним неудовольствием распознал стоявшую прямопосреди улицы фигуру – Лука Лукич Гнездаков, здешний Малюта при здешнемгосударе, торчал на пути с таким видом, словно и поднялся-то в такую раньисключительно ради Бестужева.

Сухо кивнув, Бестужев сделал попытку обойти неприятноговстречного, но Лука проворно загородил дорогу, кланяясь и скалясь:

– Какая встреча приятная, ваше благородие! Гулять втайге изволили?

Бестужев неприязненно кивнул, не глядя тому в глаза.

– Прогулочки в тайге-с – вещь в молодые года понятная иприятная, – негромко сказал Гнездаков. – Позвольте-с только из моегок вам дружеского расположения дать совет: коли уж играете в опасные игры, осторожностьблюдите. Папенька симпатии вашей на расправу крут, не посмотрит на золотыепогоны. Здесь, в тайге, и не такие люди, случалось, бесследно пропадали. Состороны красавицы-с вашей дикой беспечность простительна – ей лишь словеснаявыволочка грозит, а вот с вами папенька могут обойтись и вовсе жутко-с…Исмаилке что человека зарезать, что овцу, я хоть и сам варнак, чего не скрываю,а таких боюся…

Он заглядывал в глаза с хитрой усмешечкой, юлил и делал всейфигурой многозначительные телодвижения. Крепко взяв его за ворот поддевки,Бестужев выдохнул бешено:

– Ты смотри у меня, варнак, язычок за зубами держи! Самже говоришь, что в тайге люди бесследно пропадают…

И встряхнул как следует. Не сделав ни малейшей попыткивысвободиться, покорно мотаясь, Лука Лукич, сделав еще более умильнуюфизиономию, почти что пропел:

– Обижаете-с! Гнездаков никогда доносителем не был-с!Убивать людишек случалось, а вот доносить – нет-с! Я, наоборот,предупредить хочу об осторожности, видя сердечную симпатию двух столь младых икрасивых созданий-с! Поверьте, из искреннего к вам расположения, вашеблагородие! Господин Иванихин изволят раненько вставать-с, только что в окнеконторы маячили. Сегодня сошло, а завтра могут и усмотреть-с. Вы уж как-нибудьслед путайте…

Самое противное, что он был кругом прав, варнак,каторжанская морда, – неосмотрительно было возвращаться рука об руку чутьли не до главной улицы поселка…

– Ладно, смотри у меня… – многозначительно сказалБестужев. – Отойди, не загораживай дорогу…

Стоя на прежнем месте, оглянувшись, Гнездаков вдруг зачастилплаксивой скороговоркой:

– Ваше благородие, господин ротмистр! Сделайте такуюбожескую милость, не вешайте-с всех собак на бедного старика! Все грешны, помелочам я имею в виду, иногда кой-что и прилипнет к рукам, да и с женским поломбывают казусы… Только это не я… насчет обозов… видит бог вседержитель, не я! Выэтой гнусной бумажке-то ходу не давайте, милостивец!

– Какой такой бумажке?

– А то не знаете, хе-хе-хе-с…

– Не знаю, – сказал Бестужев. – Извольтеизъясняться без загадок.

– И правда не знаете? Это вам не донесли еще… такдонесут непременно. Людишки, надо вам знать, почти поголовно аспиды, сквернавцыи гнусь… Какая-то ехидна прислала господину Иванихину неподписанный донос напокорного слугу вашего – быдто, значит, я караваны и граблю… Господин Иванихин,положим, своего верного раба знает доподлинно и в обиду не даст, да кто ж васведает, гостя столичного? Ваше благородие, Леонид Карлович, не погубите душу!Не я это!

Пожалуй что, его страх был неподдельным. «Ну что же,намотаем на ус», – сказал себе Бестужев. И грозно пообещал:

– Разберемся беспристрастно, могу заверить… – И,коротко поклонившись, заторопился прочь, мимо конторы, мимо окна на второмэтаже, откуда выползали сизые пласты табачного дыма. Проскользнуть незамеченнымне удалось – из окна высунулась по-домашнему растрепанная голова Иванихина:

– Леонид Карлович, вот кстати! Поднимитесь-ка…

Облик его и голос были, конечно, совсем не так грозны, какследовало ожидать от разъяренного отца, вскройся все. Ни о чем он неподозревал. И все равно Бестужев, входя в кабинет, ощущал жгучую неловкость.

– Садитесь к столу, – пригласил Иванихин, вшлепанцах и ярком персидском халате на голое тело. – Коньячку хотите?

– Помилуйте, – сказал Бестужев. – В пять-точасов утра?

– Хиреет наше славное офицерство, – печальносказал Иванихин, наливая себе треть стакана. – Помню, будучи вашимровесником, ха-арошую однажды пьянку закатили с драгунскими – на семеро суток идо чертей… Ну, как хотите. Ваше здоровье! А мы тут только что кончилисовещаться с Мельниковым и Енгалычевым, караван-то очередной пора собирать вдорогу, а в сердце поневоле закрадывается тревога, вот и приходится лечитьнервы… лекарством, – он, полузакрыв глаза, сквозь зубы высосал шустовское«лекарство», как воду. – Не тот плох, Леонид Карлович, кто пьет, а тот,кто разум теряет… Не расскажете, откуда или куда в такую рань? Или этонастолько секретно?

– Да как вам сказать, пожалуй что… – сказалБестужев, про себя содрогаясь от неловкости. – Была тут служебная встреча…

– Понятно, – серьезно сказал Иванихин. – Чтож, в эти дела не лезу. Вы их знаете лучше. Скажите-ка… Как вы думаете, и наэтот раз… нападут?

– Хотелось бы быть оптимистом, но… – сказалБестужев. – Не могу объяснить, на чем зиждется уверенность, но несомневаюсь, что нападут. Семнадцать пудов золота… Я бы на их месте напал. Благопочти все казаки со стражниками на «Благодатном»… Я слышал, там волнения?

– Ну, волнения – чересчур громко сказано, –отмахнулся Иванихин. – Однако ж бучу подняли, и исправник перебросил тудачуть ли не всю казенную силу… Леонид Карлович, я вас прекрасно понимаю –насчет уверенности. У вас в городе это называется интуицией, а у нас, таежныхдикарей – чутьем. Чую я их, Леонид Карлович, – признался он. – Явполне трезв, не подумайте… Звериным нюхом чую, как эти волки ходят вокругмоего золота… Как у них слюнки текут промеж клыков…

– Константин Фомич, можете вы искренне ответить на мойвопрос? – спросил Бестужев. – Гнездакову вы верите? Я неправильновыразился, простите… Как по-вашему, не может он быть связан…

– Глупости, – не раздумывая, ответилИванихин. – Вздор и чепуха. Не стану забираться в психологические дебри,скажу вам попросту: Луку я знаю. Всю его поганую душу знаю до донышка. Изучилза восемь лет раба божьего, обшитого кожею. А потому всякие спекуляции на темуо его причастности решительно отметаю.