Всю дорогу они ехали без всяких приключений. Но под конецбез приключения все-таки не обошлось. Около десяти часов вечера девятнадцатогофевраля они въехали на Лондонский мост и очутились в гуще воющей, горланящей,гогочущей толпы; красные, развеселые от пива лица блестели при свете множествафакелов. Как раз в ту минуту, когда путешественники въезжали в ворота передмостом, сверху сорвалась разложившаяся голова какого-то бывшего герцога илидругого вельможи и, ударившись о локоть Гендона, отскочила в толпу. Вот какнедолговечны дела рук человеческих: прошло всего три недели со дня смертидоброго короля Генриха, не прошло и трех суток со дня его похорон, аблагородные украшения, которые он так старательно выбирал для своеговеликолепного моста между первыми лицами в государстве, уже начали падать…Какой-то горожанин, споткнувшись об упавшую голову, ткнулся своей головой вспину стоявшего впереди. Тот обернулся, свалил с ног кулаком первогоподвернувшегося под руку соседа и сам полетел, сваленный с ног товарищемупавшего.

Время для драки было самое подходящее. Завтра начиналаськоронация, и все уже были полны спиртным и патриотизмом; через пять минут драказаняла уже немалое пространство; через десять или двенадцать она занимала ужене меньше акра и превратилась в побоище. Гендона оттеснили от короля, а оба онизатерялись в шумном водовороте ревущих человеческих скопищ.

Здесь мы оставим их.

Пока настоящий король бродил по стране полуголый,полуголодный, то терпя насмешки и побои от бродяг, то сидя в тюрьме с ворами иубийцами, причем все считали его сумасшедшим и самозванцем, — мнимый король ТомКенти вел совсем иную жизнь.

Когда мы видели его в последний раз, он только что начиналнаходить привлекательность в королевской власти. Королевское звание все большенравилось ему, и, наконец, вся жизнь его стала радостью. Он перестал бояться,его опасения понемногу рассеялись, чувство неловкости прошло, он стал держатьсебя спокойно и непринужденно. Как руду из шахты, добывал он все нужныесведения от мальчика для порки.

Когда ему хотелось играть или болтать, он вызывал к себеледи Элизабет и леди Джэн Грей, а затем отпускал их с таким видом, как будтодля него это дело обычное. Он уже не смущался тем, что принцессы целовали емуруку на прощанье.

Теперь ему нравилось, что его с такими церемониямиукладывают спать на ночь; ему нравился сложный и торжественный обряд утреннегоодевания. Он с гордым удовольствием шествовал к обеденному столу всопровождении блестящей свиты сановников и телохранителей; этой свитой он такгордился, что даже приказал удвоить ее, и теперь у него было стотелохранителей. Он любил прислушиваться к звукам труб, разносившимся по длиннымкоридорам, и к далеким голосам, кричавшим: «Дорогу королю!»

Он научился даже находить удовольствие в заседаниях совета втронном зале и притворяться, будто он не только повторяет слова, которые шепчетему лорд-протектор. Он любил принимать величавых, окруженных пышной свитойпослов из чужих земель и выслушивать любезные приветствия от прославленныхмонархов, называвших его «братом». О, счастливый Том Кенти со Двора Отбросов!

Он любил свои роскошные наряды и заказывал себе новые. Оннашел, что четырехсот слуг недостаточно для его величия, и утроил их число.Лесть придворных звучала для его слуха сладкой музыкой. Он остался добрым икротким, стойким защитником угнетенных и вел непрестанную войну снесправедливыми законами; но при случае, почувствовав себя оскорбленным, онумел теперь обернуться к какому-нибудь графу или даже герцогу и подарить еготаким взглядом, от которого того кидало в дрожь. Однажды, когда его царственная«сестра», злая святоша леди Мэри, принялась было доказывать ему, что онпоступает неразумно, милуя стольких людей, которые иначе были бы брошены втюрьму, повешены или сожжены, и напомнила ему, что при их августейшем покойномродителе в тюрьмах иногда содержалось одновременно до шестидесяти тысячзаключенных и что за время своего мудрого царствования он отправил на тот светрукою палача семьдесят две тысячи воров и разбойников, — мальчик, полныйблагородного негодования, велел ей идти к себе и молиться богу, чтобы он вынулкамень из ее груди и вложил в нее человеческое сердце.

Но неужели Тома Кенти никогда не смущало исчезновениебедного маленького законного наследника престола, который обошелся с ним такласково и с такой горячностью бросился к дворцовым воротам, чтобы наказатьдерзкого часового? Да! Его первые дни и ночи во дворце были отравленытягостными мыслями об исчезнувшем принце; Том искренне желал его возвращения ивосстановления в правах. Но время шло, а принц не возвращался, и новыерадостные впечатления все сильнее овладевали душою Тома, мало-помалу изглаживаяиз нее образ пропавшего принца; под конец этот образ стал являться лишь изредкаи то не желанным гостем, — так как при появлении его Тому становилось больно истыдно.

Несчастную мать свою и сестер он тоже вспоминал все реже.Вначале он грустил о них, тосковал, хотел их увидеть, но потом стал содрогатьсяпри мысли, что когда-нибудь они предстанут перед ним в лохмотьях, в грязи, ивыдадут его своими поцелуями, и стащат его долой с трона, назад в грязь, втрущобы, на голод и унижения. В конце концов он почти перестал вспоминать о нихи был даже рад этому, так как теперь, когда их скорбные и укоряющие лицавставали перед ним, он казался себе презреннее червя.

В полночь девятнадцатого февраля Тем Кенти спокойно заснул всвоей роскошной постели во дворце, охраняемый своими верными вассалами иокруженный всей пышностью королевского сана; счастливый мальчик: на завтраназначено было его торжественное коронование.

В этот самый час настоящий король, Эдуард, голодный, мокрыйи грязный, утомленный дорогой, оборванный — одежду его изорвали в драке, —стоял, зажатый в толпе, с глубоким любопытством наблюдавшей за группамирабочих, которые копошились, как муравьи, возле Вестминстерского аббатства. Онидоканчивали последние приготовления к завтрашней коронации.

На следующее утро, когда Том Кенти проснулся, воздух былполон глухого гула, вся даль гремела. Для Тома этот гром был музыкой: онозначал, что вся Англия дружно напрягает легкие, приветствуя великий день.