Через некоторое время в салоне леди Эндкателл отметила, чтоГуджен, как всегда, сказал именно то, что следовало сказать.

— Тем не менее, — добавила она, — эти добрые люди напрасноза меня волнуются. Это дело меня скорее развлекало. Все это было настольконово, так отличалось от всего, к чему мы привыкли! Вы не находите, Дэвид, чтотакого рода испытание вас обогатило? Такого не может быть у вас в Кембридже!

— Я учусь в Оксфорде, — недовольно заметил Дэвид.

— Оксфорд! — мечтательно произнесла леди Эндкателл. —«Футбольный матч Оксфорд — Кембридж». Это звучит так по-английски! Вы ненаходите?

Она сняла телефонную трубку и продолжала:

— Я надеюсь, Дэвид, что скоро вы снова к нам приедете! Вынигде больше не встретите людей, причастных к убийству, с которыми можно вестиинтересную и умную беседу!

— Благодарю за приглашение, — ответил Дэвид, — но скоро яуеду из Англии на некоторое время. Я хочу отправиться в Афины, в школуживописи.

— Кто же там сейчас послом? — спросила Люси мужа, — кажется,Ремингтон? Дэвиду эта публика не понравится. Дочери в семье Ремингтонов —сугубо современные эмансипированные девицы, они играют в хоккей и в эту смешнуюигру, когда нужно бросать мяч в корзину…

Она внимательно посмотрела на телефонную трубку в своейруке.

— Зачем у меня эта трубка? Зачем я ее сняла?

— Наверное, — заметил Дэвид, — вы хотели кому-то позвонить.

— Нет, не думаю! — положив телефонную трубку на место, Люсиспросила:

— А вы любите телефон, Дэвид?

Про себя он подумал, что это глупый вопрос. Но что ответишь?Он заставил себя сказать, что телефон ему кажется полезной вещью.

— То же самое можно сказать о машине, которая изготовляетгалоши или подтяжки, но, мне кажется…

Речь леди Эндкателл прервало появление Гуджена. Он объявил,что завтрак подан.

— А куропатку с капустой вы любите, Дэвид? — снова задалавопрос Люси.

Дэвид вынужден был признать, что куропатку с капустой онлюбит.

Эдвард и Мидж шли по лесной тропинке, поднимающейся в гору.

— Бывают моменты, — сказала Мидж, — когда я действительноначинаю сомневаться в том, что Люси в здравом уме.

— Я уверен, — заметил Эдвард, — что она умная и толковая.Мне кажется, ее речи похожи на игру, которая заключается в том, что впредложении нужно угадать отсутствующее слово. Можно предложить и другоесравнение — она напоминает мне молоток, который летает от одного гвоздя кдругому, но ни по одной шляпке не попадает.

— Во всяком случае, она меня иногда просто пугает, —продолжала Мидж. — В последнее время этот дом тоже меня пугает!

— «Долина»?

Эдвард с удивлением посмотрел на нее и продолжал:

— Поместье это не имеет ничего страшного или отталкивающего.Мне оно чем-то напоминает Айнсвик. Но, конечно, это — не Айнсвик…

Мидж возбужденно перебила:

— Вы сказали: «Это не Айнсвик». Я боюсь того, что неявляется тем, чем кажется. Никогда не Знаешь, что за этим скрыто. Это похоже намаску…

— Не следует предаваться таким тревожным мыслям.

Он сказал это тем снисходительным и покровительственнымтоном, каким говорил с ней раньше. Тогда это ей не нравилось. Сегодня, сейчасона воспринимала все иначе. Она вовсе не «предавалась» мыслям. Понял он илинет, что она хотела сказать, но она прекрасно знала, что имела в виду.

— В Лондоне я об этом не думала, — сказала Мидж, — но с техпор, как я сюда вернулась, у меня снова прежнее ощущение. Мне кажется, чтоздесь все знают, кто убил Джона, все, кроме меня!

— Неужели мы должны все время говорить о Джоне? Думать онем? — спросил он с раздражением. — Он умер! Умер и похоронен!

Мидж пробормотала:

— Он ушел и мертв, душка. Он ушел и мертв.

В головах — торфяная подушка, А в ногах — валун. Она взяла егопод руку.

— Но кто его убил? Мы думали, что это сделала Герда. Но этоне она. Кто же тогда? Вы думаете, Эдвард, что это кто-то нам совершеннонезнакомый?

— Зачем задавать себе эти вопросы? Если полиция не нашлаубийцу, если она не смогла собрать никаких доказательств, значит, нужно с этимсмириться и все забыть!

— Может быть, вы и правы! Но не знать…

— А нужно ли знать! Какое нам дело до этого Джона? «Нам»!Мидж была благодарна ему за это слово, которое, казалось, связывало их судьбы.Эдвард совершенно прав! Им нет дела до Джона. Он не имеет к ним никакогоотношения. Он умер и похоронен. На могиле были произнесены молитвы. Он умер ипохоронен. Так захотел Эдвард. Но достаточно ли глубоко он похоронен, исчез либесследно? Нет! Джон здесь, он все время присутствует в «Долине».

— Куда мы идем? — вдруг спросил Эдвард. Ее удивил странныйтон его вопроса.

— Разве вы не хотите подняться до вершины холма?

Он согласился, но ей показалось, что против желания.

В чем причина, спрашивала она себя. Он любил эту прогулку,они часто бывали тут с Генриеттой. Так зачем искать дальше? Генриетта и он… Этоо ней он вспоминает сейчас.

— Вы ведь уже приходили сюда этой осенью?

— Да, в прошлый приезд мы поднимались сюда с Генриеттой, —довольно сухо ответил Эдвард. Оба продолжали идти молча. На самом верху ониостановились, и Мидж села на пень.

Она представила себе, как тогда они тоже сделали остановкуна этом месте, только на пне вместо нее сидела Генриетта. Мидж нервно крутилана пальце свое обручальное кольцо. Сделав усилие, она сказала:

— Как хорошо будет в Айнсвике на Рождество. Как я рада, чтоснова буду там в это время!

Эдвард, казалось, не слышал. Он был далеко, очень далеко.Без сомнения, он думал о Генриетте и о Джоне. Когда Генриетта сидела на этомсамом пне, она знала «чего не хочет», но он — он принадлежал ей. И он будетпринадлежать ей всегда…

Печаль обрушилась на плечи Мидж. Восемь дней прожила ватмосфере безоблачного, безграничного счастья. Ей казалось, что сейчас всеразваливается и рассыпается на куски.

— Эдвард!

Ее тон поразил его, он на нее посмотрел.

— Да?