Кира дернула его за рукав. От запаха дорогого парфюма ничего не осталось. Теперь Южин пах так же, как все они. Страхом и пылью. Он пах ХЗБ. Все они так пахли. Кто-то сильнее, как Аркаша и сиплый, кто-то слабее. Но заброшка отбирала привычные запахи. Заменяла своим.

– Да что? – переспросила Кира с силой, утягивая за собой остолбеневшего Южина.

– Там, внизу, кто-то поет. Ты не слышишь?

– Поет?..

И замолчала, прислушиваясь.

– Вороны-москвички меня разбудили, – донеслось с нижнего этажа. – Промокшие спички надежду убили… – Разобрать, кто пел, было невозможно, голос глушили высота и эхо, но слова звучали отчетливо. – Курить – значит, буду дольше жить…

– Земфира, – прошептал Южин.

Под рукавом его куртки сжались и закаменели мышцы.

– Издевается, сука… – процедил он сквозь зубы и рванул было вниз, но его перехватил Тарас.

– С ума сошел? Куда прешь? Нам нельзя попадаться, понял?

Южин смотрел на него невидящим взглядом.

– Пусти. – Только хищно блеснули зубы.

– Сам же сказал, надо в соседний корпус по коридору. Вот и пойдем, – миролюбиво объяснил Тарас и потащил Южина в глубь этажа. – Ну чего ты завелся-то?

Кира оперлась на треснувший посередине подоконник. По лестнице уже начали спускаться. Но темнота седьмого этажа убаюкивала мнимой безопасностью.

– Мне надо вниз, – просипел Южин.

– Всем надо. – Тарас прислонился затылком к стене. – Сейчас подождем, пока эти свалят, и пойдем вниз.

– Кто они? – спросила Кира. – Точно не ребята с пятого.

– Местные бомжи. Я их снимал на третьем этаже. У того, который хромает, еще и пальцев на руке нет. Ну, сама потом посмотришь.

Кира непонимающе поморщилась и только потом вспомнила, зачем они сюда пришли. Падение Костика и минуты в подсобке напрочь стерли из памяти и съемки, и цель их визита. Но Южин помнил.

– Продолжай снимать. Все снимай, понял?

– Что снимать? – переспросил Тарас. – Как мы отсюда сваливаем? Снимать надо было, как мы Костика до суицида довели.

Он первым произнес это вслух. Обвинил их. Подвел черту под испуганным молчанием. Костик погиб. И они в этом виноваты. Кира закусила губу, чтобы не всхлипнуть. Но Южин рыдать не собирался. Высокий и тощий, весь помятый, но все еще лощеный, он терялся на фоне Тараса, с его широкими плечами и всклокоченной бородой, хотя голос Южина не дрожал.

– Они меня развели, понял? Костик твой и Раф. Узнали про меня, что не должны были. И развели. А я повелся, как дебил. Но мы все сняли. Как нам лапшу на уши вешали. Твои записи теперь – вещественное доказательство, понял? Я его без трусов оставлю.

– Кого? – ухмыльнулся Тарас. – Паренька, который в шахту прыгнул?

– Рафа, – ответил Южин, сплюнув под ноги.

– Журналиста этого? – не понял Тарас. – Ты совсем кукушкой поехал, да? Он тут при чем? Его тут нет. А мы есть. Это мы виноваты.

– Ты вообще не врубаешься, да? – презрительно спросил Южин. – Совсем тупой?

Кира с трудом оторвалась от подоконника. Только драки им не хватало. Такой, чтобы вся заброшка была в курсе, где они прячутся. Как раз над ними уже топтались недовольные бомжи, не нашедшие их на крыше, рассчитывающие найти где-то поблизости. А внизу засели Мага с Жекой, принявшие чужаков по одной только просьбе Костика.

– Завалите оба, – устало попросила Кира. – Нам нужно спуститься вниз, поймать связь и вызвать спасателей. В любом случае. Так?

Тарас отвел глаза от притихшего Южина, нехотя кивнул.

– Мне плевать, тусуется тут до сих пор этот Раф или нет. Мне плевать, виноваты мы или нет, – сказала Кира, чувствуя, как слезы закипают в глазах. – Мне нужно поймать связь и позвать на помощь. И все.

Капли потекли по лицу, она стерла их рукавом, через мокрые ресницы комната расплывалась, углубляя темноту, обнажая провалы по углам, а в них нарастало движение, что-то мельтешило там, выкручивалось к потолку отростками теней. Кира сморгнула. Комната вернула себе очертания, но темнота в углу продолжала клубиться.

– Там… – только и смогла проговорить Кира, но Южин ее опередил.

Он достал телефон и включил фонарик. Дым расползался от стены по полу. Гарью почти не пахло, только сухим жаром – таким же, как в разогретой шахте лифта.

Южин шагнул к стене и дотронулся пальцами.

– Горячая, – сказал он, отходя назад. – Печь в крематории горит.

В ответ за стеной ухнуло, дрожью всколыхнулся пол. Внизу что-то происходило. Что-то невозможное для заброшенной больницы. Что-то опасное для тех, кто заблудился в ней посреди ночи.

– Через коридор в соседний корпус, – сказал Тарас и двинулся в глубь этажа.

Кира поспешила вслед за ним.

ТАРАС

Вниз. Вниз. Вниз. Сердце билось рваным ритмом: то пропускало удары, то нагоняло ритм. Тарас ненавидел бегать. Бег делал его потным и жалким. Чем быстрее он перебирал ногами, тем медленнее приближался к лестничному пролету. Воздух на этаже стал плотным и все сильнее пах гарью. Тарас старался не делать глубоких вдохов, но начинало сводить легкие.

– Намочишь платок? – спросил он Киру.

– Не надо, там воды почти не осталось.

Большая бутылка с минералкой лежала в бездонном рюкзаке Костика. И сгинула в шахте лифта вместе с ним. Тарас облизнул губы и ускорил шаг. По его расчетам, идти им было недалеко – через коридор в общий приемный зал, такие были на каждом этаже, а оттуда по проходу в соседний корпус. И вниз. Наружу. В пахучую ночь. Там как раз уже стыло и влажно, но свежо. И пахнет не горелыми тряпками, а мокрой землей и палыми листьями. Гарь забивалась в нос, воздуха не хватало. Каждый вдох – пропущенный удар под ребрами.

– Да быстрее вы, – недовольно окликнул их Южин и остановился в конце коридора, дожидаясь, пока остальные его нагонят. – Плететесь, как на экскурсии.

– Ты нам экскурсию и обещал, – процедила Кира.

Паника в ней сменилась злостью. Такой, прячущей настоящий страх и боль, Тарас привык видеть Киру дома, рядом с Маргаритой Эдуардовной. Но там был Эдик, потерявшийся в деменции, а тут – упавший в шахту парень. Вместе с рюкзаком, в котором была вода.

– Дай попить, – попросил Тарас, протягивая руку.

Кира помедлила, но достала из сумки бутылку. Воды оставалось на пару глотков. Тарас прижал к губам горлышко, сделал один, с трудом оторвал от себя бутылку.

– Оставить?

Кира помотала головой.

– А мне не предложите? – едко спросил Южин.

Тарас допил воду, смял бутылку, бросил под ноги. Говорить с Южиным не было сил. Смотреть на него, продолжающего ходить, говорить, просить воду, будто бы не он подтолкнул Костика к прыжку, казалось невыносимым настолько, что в груди начинало печь. Или пекла там не злость, а дающее сбой сердце. О том, что случилось на крыше, Тарас запрещал себе вспоминать. То, что должно было стать главным событием, смыслом, ради которого они приперлись в чертову заброшку, размылось, как отражение в витрине, залитой дождем. Есть ли шанс вернуться в момент, когда все еще было хорошо, и Кира обнимала его, и позволяла целовать себя, и целовала в ответ? Тарас старался не задумываться, а просто идти.