Вид иронический.

– Привет, мамуль!

– Привет.

– Что ты делаешь? – Алина за ее спиной подошла к плите истала по очереди поднимать крышки. В одной сковородке была жареная картошка, вдругой котлеты, а в третьей цветная капуста, тоже жареная. Алина схватилакотлету и откусила половину – внезапно так захотелось есть, что даже животподвело.

– Руки вымой, душа моя!

– А что ты делаешь? – Алина прожевала полкотлеты и сунула врот остатки. – И почему здесь?

– Я читаю, – ответила Ирина Михайловна. – То есть это мнетак кажется, что я читаю! А здесь я потому, что твой отец уехал за какими-тогрибами в Тверскую область. Помнишь Якова Ильича?

Алина промычала нечто невразумительное, из чего никак нельзябыло сделать однозначный вывод, помнит она Якова Ильича или нет.

– А что ты читаешь? – Это она уже из ванной спросила.

– О, боже, боже. Биографию Вивьен Ли. Якобы.

– Почему якобы?

– Да потому что это не чтение, а упражнение для слабоумных!Я все еще не слабоумная, как это ни странно. Издательство “Ваза”, слышала тыпро что-либо подобное?! Мичуринский полиграфкомбинат.

– А что? – Алина рассеянно рассматривала себя в зеркало. –Плохо написано?

– Ужасно, – пожаловалась мать, появляясь на пороге. – Бумагаужасная. Перевод ужасный. Мусенька, иди, девочка, я тебе котлетку положу!Оказывается, у Вивьен была сумочка из “патентованной черной кожи”!

Господи, патентованная кожа! И знаешь, что это означает?

– Что?

– Лаковая! – сказала мать в сердцах. – У людей этоназывается лаковая кожа, и никакая не патентованная!

Господи, где их учат языкам, этих так называемыхпереводчиков!

Алина улыбнулась.

Ирина Михайловна говорила по-английски и по-французски, ивдвоем с отцом они объездили весь мир.

Отец был инженер и строил электростанции в Иране, в Индии, вКитае и даже на Мадагаскаре, кажется. Везде она находила себе занятие, без деланикогда не сидела, к семидесяти годам сохранила чувство юмора, некоторуюрезкость в оценках и известное фрондерство.

Отец ее обожал, и Алина всегда грустила, когда они справлялиочередные “тридцать пять лет со дня свадьбы”.

У них получилось, а у нее нет. Так обидно. Почему у нее неполучилось? Она так старалась.

Она была очень хорошей женой – гладила рубашки, принималагостей, жарила котлеты. И еще шила во времена беспросветной бедности, когдакупить юбку было не на что. И еще вязала – красиво получалось! Мама ее научилаи шить, и вязать, потому что считала, что “девочка должна все это уметь”! Ипостоянно приводила в пример дочек английской королевы, которые шили солдатамрукавицы.

Алина очень хорошо помнила, как заработала первые деньги –тысячу семьсот рублей, сумасшедшая сумма!

Она даже не знала, как донесет их домой, ей было страшно,что по дороге у нее их украдут. Она донесла, и ничего не украли, и у них былпраздник с шампанским и копченой колбасой. Алина Храброва очень любила копченуюколбасу, больше любых других деликатесов!

На свои бешеные деньги она купила отцу куртку в оченьшикарном, только что открывшемся магазине на Новом Арбате, и дубленку мужу имаме, тоже что-то очень ценное.

Как она собой гордилась, как чувствовала себя хорошейдочерью и самой лучшей женой! Даже в зеркало на себя смотрела по-другому. Когдасмотрела, думала что-то вроде – вот портрет настоящей женщины, умеющейзарабатывать и любящей свою семью больше всего на свете!

Когда все кончилось? Из-за чего?

Работы все прибавлялось, это точно.

Однажды в “Останкино” она шла по коридору – просто так, засигаретами, что ли, или в буфет, и ее окликнул Сережа Соловьев, давний друг,большой начальник и начинающий продюсер.

Тогда такие профессии – продюсер – значились только в титрахамериканского кино.

– Алинка, давай сюда!

– Что?

– Давай, давай быстрей!

Он затащил ее в комнатенку, где стояли стул, стол и камера.Она даже не успела как следует объяснить ему, что идет за булкой илисигаретами, да он и не слушал.

За камерой стоял оператор.

– Эта? – обидно спросил он, посмотрев на нее. – Куда такуюдылду? Она ни в один кадр не войдет!

– Твое дело снимать, – отозвался Соловьев.

– Сереж, что ты придумал?

Соловьев сунул ей какой-то текст, листочек упал, онанагнулась, чтобы поднять его.

– Ничего такого особенного. Читай отсюда и пару разулыбнись.

Текст был про развитие овощеводства в условиях пустынь иполупустынь – откуда они его выкопали?!

Алина прочла и ослепительно улыбнулась под конец, думая отом, что Соловьев полоумный, а буфет сейчас закроют.

– Теперь давай отсюда!

“Оттуда” она тоже прочитала. Это была пользовательскаяинструкция к факсу на английском языке.

Алина дочитала до “in this case use button number 5” и опятьослепительно улыбнулась в финале.

– Все, – сказал Соловьев. – Свободна.

– Вот спасибо тебе, – поблагодарила Алина язвительно. – Ятеперь без обеда останусь!

– Похудеешь, – пообещал Сергей. – Станешь еще краше. Хотя тыи так хороша!

Через неделю ей позвонили и сказали, что она прошла конкурсна место ведущего в новостях, что американская сторона, пересмотревпретендентов, выбрала именно ее, и нужно быстренько принести в международныйотдел паспорт, чтобы также быстренько поехать поучиться в Нью-Йорк.

Сказать, что это был миллион по трамвайному билету, – значитне сказать ничего.

Потом она десятки раз повторяла эту историю в многочисленныхинтервью, с которыми к ней приставали журнальные девочки с истовым карьерным огнемв глазах, которым до смерти хотелось узнать – как?!

Как выходят в звезды такой величины?! Как простые редакторшистановятся Алиной Храбровой?! Как делаются такие карьеры?!

Она рассказывала, и ей никто не верил, конечно.

Это было слишком просто и слишком обыкновенно, а потому негодилось, и она перестала рассказывать.

История про Роже Вадима и Катрин Денев была гораздо красивееи, главное, гораздо правдоподобнее, особенно в отечественном сознании,предписывающем каждой красивой женщине иметь надлежащего мужчину, который,собственно, и создает из нее звезду. Чтобы ей было чем развлекаться на досуге,пока он делает свои надлежащие деньги.