– Да, – говорю я после небольшой паузы.

– До меня дошли слухи об этом, – говорит она.

– Каким образом? Где ты была? И кто тебе эти слухи передал? И раз уж они до тебя ДОШЛИ, почему же ты позволила считать себя погибшей?

В своем волнении я, наверное, слегка перегибаю палку.

Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Ее уверенность куда-то улетучивается.

– Я все тебе расскажу, обещаю. Мы вместе во всем разберемся. Мне нужна твоя помощь. Помоги мне кое-что понять.

Как-то раз, когда у Азы был бронхит, она потеряла сознание прямо у меня в машине. Очнувшись в больнице и узнав, что я нес ее на руках от парковки до главного входа, она чуть сквозь землю не провалилась от стыда.

Даже в последние минуты своей жизни, услышав, что я сделал ей искусственное дыхание, она пришла в ужас. От меня не ускользнуло выражение ее лица.

Мы все знали, как она ненавидела, когда ее закутывали в одеяло. Я даже подарил ей сшитую по индивидуальному заказу толстовку с капюшоном, множеством карманов и рукавами на молнии, чтобы во время процедур она не мерзла. Если врачам нужно было взять у нее кровь или поставить капельницу, она просто расстегивала рукава.

Но она ни разу в жизни не просила меня о помощи.

– Ладно, Аза Рэй, и как же мы во всем разберемся?

Я теперь играю в игры? А что, если она получила травму мозга? Как мне это определить?

Отчет о вскрытии не оставлял сомнений в ее смерти. Уборщики тайком отсканировали его и прислали мне на почту. К удивлению и огорчению коронера, труп быстро начал разлагаться. Удовольствия от такого чтения было мало.

Девочка в возрасте пятнадцати лет. И трехсот шестидесяти дней, добавил я про себя, обращаясь ко всему миру.

Полное вскрытие можно было и не проводить. Мы и так знали, что послужило причиной смерти. И вообще, чтобы работать с такой уникальной болезнью, нужен специалист совсем другого уровня. То же самое можно сказать и обо всех докторах, которые занимались ее лечением.

Ее легкие отправили в лабораторию, где изучают редкие заболевания, а тело кремировали. Отчет из лаборатории я пока не видел – прошел ведь всего месяц. Наверняка в больнице сохранили образец ее тканей. Мне не хочется об этом думать.

Аза вздыхает и потягивается, выгибая спину, как гимнастка. В ее движениях появилась плавность, грациозность. Она напоминает птицу, расправляющую крылья. Аза достает из кармана сложенную в несколько раз стопку листов и дает ее мне. Тут меня начинает трясти: ведь это мое послание. Я прикрепил его к воздушному шару, который выпустил в небо в день ее похорон.

– Я добыла твое письмо с извинениями. Ну и длинное же оно!

Добыла? Она копается в другом кармане.

Наконец она достает оттуда маленький клочок бумаги.

Я раскрываю его. Это записка, которую я подарил ей на день рождения, – помятая, вся в складках и пятнах, со следами зубов в уголке. Я знаю, откуда взялись эти следы. Я знаю, как ведет себя Аза, когда нервничает.

Когда я в последний раз видел этот листок, то есть когда я вложил его Азе в ладонь, следов зубов на нем не было. Я знал, что другой возможности у меня не будет. Я сложил ее пальцы в кулак, чтобы записка была с ней всегда. Как же много в ней было скобок.

Меня захлестывают эмоции, которые я даже не могу описать.

– Хорошо, – говорю я. К горлу подступают рыдания, которые я сдерживал целый месяц, и теперь, когда плакать уже нет причины, слезы выступают у меня на глазах и скатываются по щекам. – Хорошо, Аза, – говорю я, всхлипывая. – Хорошо.

Она выглядит так, будто впервые в жизни увидела слезы. Я пытаюсь вытереть лицо краешком футболки.

Я иду в кухню, открываю кран и подставляю лицо под струю холодной воды.

– Ты уже заходила домой? – спрашиваю я, не вынимая головы из-под крана.

– Еще нет, – говорит она. Я быстро оборачиваюсь: она стоит прямо у меня за спиной. Я и не слышал ее шагов.

Она подставляет руку под струю и со смехом брызгает водой из раковины. Затем она переводит взгляд на меня и снова склоняет голову набок.

– Почему? – говорю я.

– Моим родителям не следует знать, что я здесь. И твоим тоже.

– Но твой папа, – говорю я, – твоя мама… они думают, что ты умерла.

Я достаю из кармана телефон, но она берет его у меня из рук и кладет на стол, немного резко, немного вызывающе.

– Ты мне доверяешь? – говорит она. – Тогда слушай внимательно. Расскажи мне, что ты узнал, пока искал меня. Расскажи мне все: какую информацию ты нашел, какие предметы. Это очень важно. Ты что-нибудь нашел, Джейсон Кервин?

– Я…

– Может быть, что-то упало с неба? – спрашивает она с нежной улыбкой. – В день моих похорон? Расскажи, что тебе известно.

Она придвигается ко мне вплотную, так что я упираюсь поясницей в раковину.

– Если бы я сказала тебе, что была на небесном корабле, что бы ты на это ответил, Джейсон Кервин?

Поразмыслив секунду, я говорю:

– Магония.

К дому подъезжает машина: мамы вернулись. Я выглядываю в окно и вижу, как они вылезают из салона с пакетами в руках.

Я поворачиваюсь: Азы нигде не видно.

Нет, она тут, сидит под столом, обняв руками колени, и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

Я опускаюсь на пол.

– Это просто Ева с Кэрол, – говорю я. – Не бойся.

– Кто?

– Мамы. Кто же еще? Мои мамы.

Она лихорадочно мотает головой.

– Никто, кроме тебя, не поверит мне. Они не должны знать, что я здесь.

Я даю ей ключи от своей машины. Она в недоумении смотрит на них, а затем в ее глазах загорается решимость, и она кивает.

– «Камаро», – говорит она, странно растягивая слоги. Получается «Ка-марр-О».

– Ага. Встретимся в машине. Выходи через заднюю дверь, – говорю я и бегу встречать мам. Чтобы выиграть время, я роняю один из пакетов, так что продукты рассыпаются по полу.

Когда я возвращаюсь, кухня выглядит так, будто Азы там и не было.

Я искоса поглядываю в окно. Погода не улучшилась: ветер шатает деревья, идет мокрый снег, в облаках ничего нет. Никаких кораблей, никаких молний. Просто гладкая серая пелена.

Я замечаю Азу. Она сидит на переднем сиденье моей машины и, сгорбившись, возится с ручками и переключателями. Я говорю мамам, что мне нужно забрать кое-что из школы. Они приятно удивлены. Похоже, они думают, что я решил послушаться их, изменить жизнь к лучшему, вернуться к учебе.

– Видишь, Кэрол, все налаживается, – говорит Ева. Потом она пытливо вглядывается в мое лицо.