Затем я открываю глаза, и повсюду холодный ветер и затихающая песня больных шквальных китов, которых мы оставили позади.

Следующим утром я стою перед каютой Дая и колочу в дверь. Он открывает ее, сонный и растрепанный.

Он хоть иногда носит рубашку? Пока он размашисто потягивается, я стараюсь взять себя в руки. Бесполезно.

Этот парень прыгнул с корабля, чтобы спасти меня от стервятников и пиратов.

Вообще-то ты сама себя спасла, подсказывает здравый смысл, но мне сейчас не до него.

Даю на меня не наплевать. Ему можно доверять. Я хочу хоть кому-нибудь довериться.

– Так значит, я не простая магонская певунья? У меня особенный голос?

– А сама ты как думаешь? – говорит он с ухмылкой.

– И, по словам Заль, по словам Ведды, по словам всех остальных, ты должен со мной петь, – продолжаю я, стараясь говорить ровным тоном. – Это вроде как твоя прямая обязанность.

– Ага, – соглашается он.

– Так почему же мы еще ни разу не пели вместе?

– Ты была к этому не готова.

– Откуда тебе знать?

– Ты только вчера открыла свой голос, – отвечает он, и я вынуждена признать справедливость его слов.

Он выгибает бровь, совсем как…

Я мысленно переношусь на землю: к Джейсону в гости приходит Дженни Грин, он открывает дверь, бормоча себе под нос пи, а она смотрит на него полными сочувствия глазами.

Нет. Джейсон не захотел бы встречаться с Дженни Грин.

(А вдруг захотел бы?)

Не захотел бы.

Дай, должно быть, заметил мое напряжение.

– Эй, ты как? – спрашивает он, кладя руку мне на плечо. Даже через куртку я чувствую, какая она теплая. И неважно, что секунду назад я пребывала в полном отчаянии: теперь душа ликует, будто я снова пою.

Передо мной стоит парень, потерявший всю семью. Я не имею права грустить. Мои родные живы, хоть нас и разлучили, а он круглая сирота.

– Все нормально, – говорю я. Мне так сильно хочется потрогать его, что я едва сдерживаюсь. Я хватаю себя за руку и не отпускаю. Это странное желание скорее напоминает потребность или инстинкт.

Я тщетно пытаюсь избавиться от чувства вины, от ощущения странности всего происходящего, от неудержимого влечения к нему и от всех мыслей, которые роятся у меня в голове. Дай начинает одеваться, поворачиваясь ко мне то спиной, то боком, ничуть не стесняясь своего голого торса. В конце концов мне приходится закрыть глаза.

– А ты застенчивая, – усмехается он, застегивая куртку.

– На тебе было маловато одежды, – говорю я.

– Утопленница, – дразнится он.

– Эксгибиционист, – говорю я.

– А это что такое?

– Так называют людей, испытывающих непреодолимую потребность демонстрировать окружающим свою привлекательность, – отвечаю я с важным видом.

Затем я молча себя проклинаю.

От усталости у меня мысли в голове путаются. А еще сказываются вчерашние происшествия и беспокойный сон, в котором ко мне взывала призрачная птица. Она пела о смерти, о небе, о свободе.

Но птица мертва, напоминаю я себе. Мертвые и так свободны.

Я долго не могла заснуть. Я чувствовала, какая мощь кроется в моей песне. Защищая корабль от пиратов, я пела не в полную силу. Я способна на БОЛЬШЕЕ.

Я хочу большего.

– Ты первый помощник капитана, – говорю я. – От тебя ждут профессионализма.

– А ты красавица, Аза Рэй Куэл, дочь Заль, укротительница стихий, – говорит он. – Даже несмотря на то, что тебе нужно учиться пению. И всему остальному.

И, прежде чем я успеваю опомниться, он выходит из каюты и поднимается по трапу на верхнюю палубу.

Я спешу за ним – с горящими ушами и учащенным пульсом. Мне кажется, что кожа у меня накалилась изнутри, а мозг стал размером с булавочную иголку. Я красавица?

Взойдя на палубу, я замечаю самолет, который летит далеко внизу, под нашими шквальными китами. Аза Рэй, говорю я себе. Аза Рэй, могла ли ты подумать, что твоя жизнь будет такой? Ты не скончалась в шестнадцать. Наоборот, ты победила свою болезнь, победила саму смерть. Только не стоит забывать, что слово «победа» восходит к слову «беда». Об этом мне рассказал один очень начитанный человек. Я трясу головой, чтобы избавиться от мыслей, которые мне невыносимы.

– Тебе придется играть по правилам, – говорит Дай, присаживаясь рядом со мной. – Мы все боремся за общее дело, и ты должна внести в него свой вклад.

– И что это за правила?

– Нам предназначено петь вместе. Я твой этологидеон, – говорит он таким тоном, будто устал без конца повторять одно и то же.

– Ты прекрасно знаешь, что это слово мне не знакомо, – говорю я с раздражением.

– Я твой партнер. Это значит, что наши голоса совместимы. У тебя исключительные способности, Аза. Говорят, только Заль могла петь с такой силой, но это было до того, как я с ней познакомился. Она научила меня петь так, чтобы я дополнял твой голос.

Не знаю, радоваться мне или пугаться.

– У Заль нет партнера, значит, и мне он не нужен, – говорю я.

Он усмехается и качает головой.

– Заль вообще не может больше петь, – говорит он. – Но я здесь, живой и невредимый, только благодаря ей. Если она нарушит закон, я нарушу его вместе с ней. У нас у всех общее дело. Ты с нами?

– Да, – отвечаю я, и почему-то мой голос дрожит.

– Тогда мы должны научиться петь вместе. Думаю, полдела уже сделано, – он проводит пальцем по моей щеке, но я отворачиваюсь. – Только не говори, что не хочешь петь со мной, Аза Рэй, потому что это неправда.

– А что, если я откажусь? – спрашиваю я, просто чтобы посмотреть на его реакцию.

– Здесь мы не выбрасываем вещи, воспользовавшись ими всего раз, как это делают утопленники. Они не ценят того, что имеют. Мы же храним дарованное нам вечно.

Я некоторое время в задумчивости смотрю на него.

{Вечно.}

А потом вспоминаю:

(Я { } тебя больше, чем [[[{{{ }}}]]].)

Я окидываю взглядом небо: вчера оно стало моей опорой. Вчера мне удалось удержаться в воздухе.

– Я победила целый корабль захватчиков, – говорю я.

– Не спорю, – говорит он. – Но была ли ты уверена, что у тебя получится? Я вот сомневался. Тебе нужно научиться контролировать свой голос. Я помогу сфокусировать его – как лупа фокусирует солнечный луч. Я сделаю твою песню сильнее.

– То есть я в этой аналогии солнце? – говорю я.