У меня возникает чувство, будто раньше, находясь на земле, я была слепой. А теперь?

– Что требуется от меня? – спрашиваю я.

– Смотри, – говорит Заль, указывая пальцем в темноту.

Неподалеку виднеется скопление облаков. Чем ближе мы подплываем, тем яснее в нем вырисовывается что-то еще. Обняв меня за плечи, Заль показывает на темное пятно в клубах тумана.

Я вдруг замечаю, что наше стадо шквальных китов куда-то пропало.

– А куда делись…

– Они сюда не заплывают, – говорит Дай, подходя к нам. Он снова читает мои мысли. – Они будут ждать нас на той стороне. Смотри, Аза. Смотри, как травят нас утопленники.

Дай освещает темную массу фонарем: она поводит одним плавником, а затем другим. На нас смотрит шквальный кит. От глаза до челюсти у него тянется страшная рана. В следующий момент я замечаю, что у него изуродовано все тело, но оружием таких повреждений не нанести. Это кровоточащие ожоги.

Он силится запеть, но у него не выходит. Из его дыхала вылетают красные брызги. Я знаю, как такой дождь называют на земле.

Кит громко стонет и ворочается с боку на бок в страшных мучениях. Он выпускает еще один фонтан, на этот раз более мощный: когда черно-красная жидкость заканчивается, из дыхала начинает идти прозрачная вода с маслянистым отливом. Все штормовые киты, которых я видела прежде, пели только радостные песни и с легкостью создавали дождь. При виде этой сцены к горлу подступает тошнота.

– В Магонии таких китов много, и каждый день рождаются новые. Они создают ядовитые штормы, – говорит Заль. Я заглядываю в глаз шквальному киту, и у меня сердце заходится от жалости. Петь, говорит он мне. Песня ночи. Песня смерти. Мимо корабля проплывают еще несколько раненых китов. От их тел исходит какое-то противоестественное сияние.

Они даже не могут переговариваться между собой. В их криках едва можно различить обрывки слов.

Милект начинает петь у меня в легком, так гневно и пылко, что меня бросает в дрожь.

Чем громче становится его песня, тем больше меня охватывает ярость, тем сильнее я сжимаю кулаки. Гнев окрашивает мысли, когда я думаю обо всех хороших людях на земле, об Илай, о моих родителях, о Джейсоне. Я слышу, как Свилкен поет у Дая в груди, и чувствую, как его трясет.

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я у Заль. – И зачем?

Она пристально смотрит мне в глаза.

– Утопленники разрушают наш мир, а политика Маганветара только ускоряет его гибель. – Немного подумав, она продолжает: – В столице считают, что магонцы и дальше должны скрываться от утопленников, потому что другого выхода у нас нет. Маганветар сильно отличается от всех остальных магонских поселений. Каждый раз, когда его перемещают с места на место, его алчные жители разворовывают все поля, над которыми он останавливается. Корабли, собравшие лучший урожай, обязаны отдавать десятую долю столице. Еды у маганветарцев всегда в избытке, но бережливость им не свойственна: они требуют, чтобы им поставляли все лучшее, а несъеденные припасы оставляют гнить и засыхать. Утопленники сами умирают от ядов и голода, но Маганветар не желает порывать с прошлым.

– Мы больше не можем поддерживать курс, который выбрала столица, – говорит Дай. – Утопленники уничтожат наше небо, наш народ и наш воздух.

Мне хочется прокричать: люди ничего не знают о Магонии, они не знают, какой вред причиняют ей. Но, взглянув на гигантского шквального кита, который способен создавать только кислотный дождь, я не произношу ни слова. Люди знают о кислотном дожде, но все равно ничего не делают.

– В столице думают, что без посевов утопленников нам не выжить, – говорит Заль. – Но это неправда. Есть и другой путь.

Трудно представить себе, какое чудо способно залечить все раны, нанесенные нашей планете.

– Какой?

– Ты должна будешь кое-что добыть, – говорит Заль. – Утопленники спрятали эту вещь под грудой камней в таком месте, где, по их мнению, ее никому не достать. Ты должна будешь превратить камни в воду. Вместе с Даем – вдвоем у вас хватит сил. Затем мы поднимем добычу в небо.

– А что это такое?

– Аза, – говорит она. – Если утопленники умрут от голода, мы умрем вместе с ними. Если они погубят наши небеса, погибнем и мы. Мы должны заполучить то, что по праву принадлежит нам. Много лет назад утопленники кое-что у нас забрали: ты поможешь вернуть украденное. – Она улыбается, и это меня подкупает. – Утопленники украли у нас растения и спрятали их в подземном хранилище на Севере.

Теперь я понимаю, почему так осторожно вели себя члены экипажа в моем присутствии. Среди магонцев и ростр ходят легенды об эпифитах – волшебных растениях, которые должны были послужить пропитанием для всех небесных жителей. Может быть, магонцы утратили их из-за какой-нибудь невыгодной сделки с землянами?

– А почему бы Магонии не вступить с землей в переговоры? – спрашиваю я. Дай лишь посмеивается надо мной.

Я представляю, как делегация магонцев приземляется на лужайку перед Белым домом и просит, чтобы их пустили поговорить с президентом о торговле. Не сомневаюсь, что если бы магонцы действительно на это решились, то их застрелили бы еще на подлете.

Переговоры – это не вариант.

– Наш народ больше не может надеяться, что все образуется, не может рассчитывать, что другие поступят правильно. Теперь ты видишь, что ты можешь сделать? Для меня? Для всех нас? – Заль стучит ладонью по своей груди, там, где находится ужасный шрам.

Я встречаюсь с ней взглядом.

– Я должна добыть растения, – говорю я.

– Да, – кивает она. – Ты добудешь нам растения и спасешь свой народ.

И хотя я смутно понимаю, что ни одна сделка не может быть настолько простой, гневная песня Милекта, которая все еще звучит у меня в ушах, заглушает всякие сомнения.

– Идет, – говорю я.

– Клянешься? – спрашивает она, протягивая мне свою синюю мозолистую ладонь.

Я даю ей руку, не ожидая, что она проведет по ней крошечным серебряным ножом. Жгучая боль – и из пореза начинает сочиться чернильная кровь. Я делаю несколько нетвердых шагов назад, но Заль прижимает мою ладонь к своей, из которой тоже идет кровь.

– Мы уже связаны кровью, дочь моя, – говорит она. – А теперь мы будем связаны клятвой. Поклянись, что пойдешь до конца.

Наша кровь капает на палубу, а мимо медленно проплывает стадо раненых китов.

– Клянусь, – говорю я, провожая их взглядом, слушая их сломанные, безжизненные голоса.

Дай стоит рядом, положив руку мне на спину. С нижней палубы доносится голос Кару: один протяжный вопль в ночной тишине.

– Дочь моя, – говорит Заль, целуя меня в лоб.

Я зажмуриваюсь и на короткий миг возвращаюсь на землю. Мама укладывает меня спать, следит за тем, чтобы мне ничего не угрожало, поддерживает во мне жизнь – и так каждый вечер.