Хургина:

— Не женат ли ты? Не обременен ли долгами? Не имеешь каких-либо сокрытых болезней? Не обещался ли служить другому господину?

— Нет. Нет. Нет. Нет, — отвечал Хургин.

— Согласен ли ты, Хургин, принести клятву на верность Ордену и миру?

— Да. Я, Хургин из Крихены, клянусь… — произнес уставную формулу второй юноша. — Отныне мой дом — моя крепость и Орден — моя семья!

— Встань Хургин из Крихены, отныне рыцарь Ордена! Возьми свой меч и носи его с честью!

Марон уже протягивал оружие Хургину. Тот принял его, и еще одним рыцарем стало больше в Ордене.

— Согласен ли ты, Линн, пронести клятву на верность Ордену и миру?

— Да. Я, Линн из Крихены, клянусь беречь и охранять все живое… — Линн произнес клятву, но ритуального удара плашмя обнаженным клинком не последовало. Юноша по-прежнему стоял на одном колене, а магистр обратился к последнему из оставшихся:

— Ответь мне и рыцарям Ордена: не женат ли ты? Не обременен ли долгами? Не имеешь ли каких-либо скрытых болезней? Не обещался ли служить другому господину?

— Нет. Нет. Нет. Нет.

— Согласен ли ты, Рамман, принести клятву?

— Да. Я, Рамман из Крихены, клянусь беречь и охранять все живое в живом мире, и пресекать все, направленное на погубление живого, как повелевает мне Устав Ордена и рыцарская честь. Отныне мой дом — моя крепость, и Орден — моя семья!

— По доброй ли воле решили вы стать побратимами? Пусть ответит Линн из Крихены.

— Да! — почти выкрикнул Линн.

— А ты, Рамман из Крихены, по доброй ли воле хочешь стать побратимом Линна?

— Да, — кивнул Рамман.

Магистр ударил клинком по плечу сначала Линна, потом Раммана и провозгласил:

— Сим объявляю вас братьями, ибо путь ваш один для двоих, и зверь ваш — один для двоих! Встаньте же, Линн из Крихены и Рамман из Крихены, отныне побратимы и рыцари Ордена! Возьмите свое оружие и носите его с честью!

Марон протянул Линну и Рамману их мечи. Но обряд еще не был закончен. Магистр, печатая шаг, встал в строй вместе с остальными бойцами, не занимая никакого особого или почетного места. Марон перекинул через левую руку скатерть, только что покрывавшую чашу — в ней плескалось великолепное, рубинового цвета вино со склонов Вэдонга — и, подойдя к магистру, дал ему отхлебнуть глоток.

Первый среди равных, магистр отпил из чаши, и Марон понес ее дольше по кругу. С каждым шагом она становилась все легче и легче — сначала почти незаметно, потом уже довольно явственно. Ободряюще блеснули очки библиотекаря; с жадностью прильнул к чаше Кин; а вон и Хургин со своим волчонком; и Морант, Рэн, Лин, с Рамманом…

Оставалось уже совсем немного, когда со стороны трапезной донесся отчаянный крик:

— Коллин! Коллин!

Женщина в белом фартуке, яростно работая локтями, продиралась через строй рыцарей к Синему магистру.

— Да ведь это же Ливи, наша повариха! — ахнул кто-то рядом с Мароном. — Ну точно, она. Магистр из-за нее все время сюда приезжает. А я и не знал, что его Коллином зовут.

— Беда! — кричала запыхавшаяся женщина. — Чан… с молоком для зверей… в него кошка забралась!

— И ты прервала обряд только для того, чтобы это сообщить? — магистр произнес это с такой яростью, что даже у Марона потемнело в глазах.

Ливи с трудом перевела дыхание.

— Да… потому что она тут же подохла, — ответила она.

— Кухню на замок! — распорядился магистр. — Ворота закрыть! Ключи — мне в руки! И от кухни — тоже! Марон, живей завершай обряд.

— Что, и пиршества не будет? — уныло поинтересовался Кин.

— Фруктами обойдешься! — отпарировал магистр.

Рыцари торопливо по очереди допивали вино. Проклятье, как же их еще много! Ф-фу, наконец-то, круг завершен.

По праву чашедержателя Марон допил последний глоток и поставил чашу на землю.

— Обряд завершен, — объявил магистр. — Целитель и библиотекарь — ко мне. Остальным — разойтись!

Большинство рыцарей тут же ринулись к дверям кухни. Большинство, но не Марон. Ему еще надо было возвратить чашу в сокровищницу. Конечно, больше всего на свете ему хотелось поглазеть на место происшествия, но слово рыцаря, обещавшего вернуть взятое сразу же по окончании обряда, должно быть нерушимо.

Впрочем, много времени это у него не заняло, так что, вновь возвратившись на двор, Марон застал толпу зевак на прежнем месте.

— Да я чем угодно готов поклясться, что это была синильная кислота! — кипятился в самой гуще Рэн. — Я же видел эту кошку! Глаза вытаращены, зрачки расширены, лапы сведены судорогой, и запах, запах! Горький миндаль! Да вон целитель идет, он сейчас то же самое скажет!

— Синильная кислота или цианид, — громко произнес подошедший целитель. — Примерно тысяча смертельных доз для человека.

Воцарилось унылое молчание. Слова Рэна были лишь словами странника из Карса. Но целители в таких вещах, как правило, не ошибаются. Синильная кислота или цианид…

— Измерители… — выразил кто-то всеобщее мнение.

Легенду об Измерителях знали все. В темные году первых веков Ордена, не имея возможности действовать открыто, они карали посягающих на живое тайно — чаще всего синильной кислотой, ядом мгновенного действия. И, если легенды не врут (а легенды не врут практически никогда — надо только уметь их читать), от Измерителей пошла Зеленая провинция.

Зеленая провинция…

— Да ведь рядом со мной стояли двое из Зеленой! — ахнул странник с синей лентой.

— Это точно, из Зеленой? Дигет, постарайся вспомнить, когда это было — до закрытия ворот или после? — спросил у него магистр.

— Точно. До закрытия, — ответил Дигет. — Когда повариха подняла тревогу, они были рядом со мной. А потом исчезли.

— Ты у каких ворот стоял? У западных? Так… — магистр задумался на мгновение. — Открыть западные ворота. Обследовать всю землю вокруг них. Есть в крепости машина под парами?

— Есть! — крикнул приземистый плотный мужчина в черном комбинезоне.

— Подгони ее к воротам и доведи давление до полного!

Западные ворота со скрипом открылись. Не меньше двух десятков рыцарей — среди них был и Марон — выбежали из крепости с собаками, волками и шакалами.

Рэн подозвал к себе свою лесную кошку и что-то прошептал ей на ухо.

Погоня

Погоня.

Усталое солнце, садящееся за горы, небо, охваченное кровавым пламенем заката, крики вечно голодных грифов, эхом разносящиеся по пустынному ущелью, виртуозный автослалом и глухо колотящиеся сердца…

Да нет, все было гораздо проще и скучнее. Равномерно пыхтел вырывающийся из клапанов пар, мирно шумело в топке пламя форсунки, машину периодически потряхивало на неровностях дороги — словом, обстановка в кабине была самая успокаивающая.

И только белые от напряжения пальцы Саттона