этом была доля истины, что любого человека, попавшего в руки к моджахедам, рубили на мелкие кусочки. Может быть, они даже знали и о напутствии Редьярда Киплинга британским солдатам, попавшим в подобный переплет сто лет назад. В 1981 году Гайлани признался мне, что советских солдат, захваченных его людьми, немедленно убивали, из-за, как он выразился, «негодования, вызванного страданиями, которые причинили нашей стране иноземные захватчики». Командиры других групп разделяли его точку зрения и линию поведения. Им даже не приходило в голову брать советских солдат в плен. Это было не в традициях афганцев.

Впрочем, так же вели себя и западные солдаты в условиях партизанской войны. Во Вьетнаме пленникам не было пощады ни с одной, ни с другой стороны. Исключение составляли американцы, потому что коммунисты были заинтересованы сохранить им жизнь. В 1943 году немецкие солдаты, попадавшие в плен к греческим партизанам, например в критских горах, вполне могли ожидать смерти после допроса, и британские офицеры, воевавшие вместе с греками, им не препятствовали. Это объяснялось тем, что у партизан просто не было условий для содержания пленных. Охранять их и трудно, и опасно. Малейшая потеря бдительности позволяет пленнику бежать. Партизаны обычно ограничены в продовольствии. Им нечем делиться с пленными. Они не имеют возможности переправлять пленных в лагерь или в тюрьму на контролируемой ими территории, кроме тех случаев, когда к ним попадает крупная «шишка» — тогда для транспортировки изыскивают особые средства.

Пленник представляет собой особую опасность для любого партизанского отряда. Он активизирует противника. Противник стремится освободить его, чтобы предотвратить утечку информации, или даже убить его по той же причине. В общем, его пребывание в отряде привлекает нежелательное внимание. Как правило, враг принимает меры, чтобы найти его и освободить.

В случае освобождения бывший пленник становится еще более опасным. Он обладает информацией о тех, кто его взял в плен. Он может раскрыть, кто они, кто их союзники, как они действуют, как они оснащены, в чем их слабое место. Тогда врагу проще организовать операцию против отряда. Если на отряд, где находится пленник, нападут, то его скорее убьют, чем позволят освободить или сбежать.

И все же мы считали, что моджахеды выиграют куда больше, если изменят свою политику в этом вопросе. Мы обращались к ним, призывая соблюдать общечеловеческие, а порой и исламские принципы, напоминая им о том, что любой человек может обратиться к исламу с просьбой о защите и получить ее, даже если этим человеком будет враг. Мы говорили им, что советские военнопленные однажды им могут понадобиться. Их можно будет обменять на своих соратников, заключенных в кабульскую тюрьму Пули-Чарки, использовать для политического маневра или выкупа.

Мы говорили им: у нас есть основания полагать, что среди советских солдат в Афганистане найдутся такие, кто не желает воевать и сбежал бы к моджахедам, зная, что к ним хорошо отнесутся. Они послужили бы хорошим источником информации, как для Запада, так и для самих афганцев, и дополнительным рычагом давления на советскую сторону.

Мы вынашивали идею о том, чтобы создать систему, с помощью которой дезертиров можно было бы переправлять на Запад, где они могли бы начать новую жизнь. В основном мы думали про США и Канаду, где есть большие русские и украинские общины, которые бы оказали им психологическую поддержку в первые дни, а затем помогли бы им освоить английский язык и найти работу. Мы хотели, чтобы в будущем моджахеды согласились передавать военнопленных после допроса в Пакистан, где западные официальные лица могли бы с ними побеседовать, установить, насколько они искренни, и подготовить для отправки на Запад. Мы хотели, чтобы они могли донести этот факт до каждого бойца Советской Армии в Афганистане с помощью радио «Свободный Кабул» и других средств информации.

Мы верили, что, в случае успеха, распространение такой сенсационной информации будет иметь катастрофические последствия для СССР. Советским людям от Москвы до Кабула если не свои, то, по крайней мере, западные радиостанции расскажут, как их сограждане пользуются службой в армии, чтобы бежать на Запад. Мы могли себе представить, что почувствуют советские слушатели, когда в передачах радиостанций «Свобода» или Би-би-си услышат голоса «мальчиков», попавших в руки «бандитов», и описывающих свою прекрасную жизнь в Нью-Йорке и Калифорнии.

Именно к такой перспективе стали бы стремиться дезертиры из Советской Армии и советские военнопленные. Это была бы не медленная смерть, завершающая прославленную изощренность восточных пыток, о которых солдатам рассказывали пропагандистские фильмы и старшие по званию и которые применялись во время джихада. Вместо этих ужасов их ожидал бы скоростной «Боинг» и перелет на другое полушарие, где их приняли бы, как людей, «избравших свободу» ради Запада, ради афганского сопротивления и ради самих себя, и где их вознаградили бы всеми запретными плодами капиталистического мира. Они подробно описали бы тяготы солдатской жизни в Афганистане и то чудо, которое привело их к благополучию и безопасности в США. Это открыло бы глаза советским людям, солдатам в казармах и рядовым членам партии на непопулярность и абсурдность афганской войны. Дезертирство началось бы с ручейка и скоро превратилось в бурный поток.

Мы узнали, что к концу 1981 года некоторые группировки моджахедов изменили, согласно нашим предложениям, свою тактику и стали сохранять жизнь военнопленным при условии, что те примут ислам.

Тогда-то я и решил лично отправиться в Афганистан, но не официально, а с помощью моих друзей-моджахедов. Лидеры нескольких группировок предложили мне перейти с ними границу Пакистана. Они уверяли, что это не представляет никакой опасности. Расстояния не большие — Кабул от Пешавара отделяют всего шестьдесят миль. Большую часть пути можно было проехать на джипе, остальную — на осле. Я намеревался объяснить командирам, как они могли бы сочетать более человечное отношение к военнопленным со стратегией, с вооруженной борьбы против захватчиков.

Случай представился в декабре 1981 года. Европейский парламент принял решение обратиться к трем своим членам с просьбой посетить северо-западный район Пакистана и осмотреть лагеря афганских беженцев. На содержание этих лагерей Европа выделяла значительные средства, и Европарламент хотел убедиться, что эти деньги расходуются по назначению. Выбрали Карло Рипа ди Меану, Жерара Израэля и меня. Карло — итальянский социалист из правого крыла, бывший коммунист. Выходец из аристократической семьи, он был известен в Италии своими любовными похождениями и такими же похождениями своей жены. Жерар — француз, последователь де Голля, адвокат, специалист по правам человека (еврей, но вопреки своей фамилии не слишком ярый сионист).

8 марта 1982 года мы с Жераром Израэлем вылетели в