Гюзель оглянулась. Интуиция не обманула ее. Недаром ейказалось, что кто-то буравит взглядом ее спину. Следом за ее пролеткой ехал тотже черный крытый экипаж, который она заметила еще за полчаса до этого на Пери.

Гюзель снова ткнула извозчика зонтиком. Когда недовольныйвозница повернулся к ней, она наклонилась к нему как можно ближе и сталавполголоса его инструктировать.

Развернувшись на площади Таксим, извозчик торопливо погналвниз, на Галату. Здесь он долго петлял в лабиринте узких грязных улочек, гдеедва мог проехать один экипаж. Следом за ним неотрывно двигалась чернаяпролетка с поднятым верхом. Наконец извозчик остановился возле дешевой кофейни.Пассажирка, стройная барышня в светлом плаще и шляпке с вуалью, покинула экипажи вошла в заведение. Двое пассажиров черной пролетки некоторое время ждали еевозвращения. Наконец, почувствовав неладное, один из них вошел в кофейню.Увидев, что барышни внутри нет, он в два счета нашел второй выход на другуюулицу. Агент вернулся к своему экипажу, чтобы объехать квартал и продолжитьпреследование… Но перегородивший им дорогу турецкий извозчик к этому времениснял со своей пролетки колесо и долго, красочно и темпераментно объяснялнервным господам, что у него сломалась ступица и он никакими силами не можетосвободить им дорогу, видно, такова уж воля Аллаха.

Тем временем Гюзель, быстро пробежав несколько кварталов погрязным и небезопасным улицам, поняла, что оторвалась от преследователей,перешла на шаг и огляделась. В этом районе города хорошо одетой женщине неследовало появляться одной, а найти извозчика было почти невозможно. Редкиепрохожие бросали на нее взгляды, не сулящие ничего хорошего. Однако уже близкобыло место, к которому она стремилась – последняя явка, лавка старьевщиканеподалеку от базара Карасонлы.

Гюзель прибавила шагу, она снова почти бежала. Вся еенадежда была теперь на эту последнюю явку. Необходимо любой ценой передать шефусообщение о сегодняшнем визите Ньюкомба, и передать срочно, чтобы шеф успелпринять решение и подготовить все, что нужно, до четырех часов. А времениоставалось уже совсем немного.

Самое ужасное, что Гюзели не с кем было посоветоваться, не скем обсудить создавшееся положение. Все неприятности начались с этого русского– Бориса Ордынцева. То есть, они начались с его знакомства с этой дурехойАнджелой. Мало того, что девчонка поверила его россказням, так она еще ивлюбилась в него без памяти! Притащила его к Гюзели, убедила, что он – нужныйчеловек. И вот, после первой же проверки, выяснилось, что Борис не тот, за когосебя выдает. Она, Гюзель, сумела выпутаться из трудного положения, Борисадолжны были взять прямо на улице, и после допроса он бы исчез, как будто и егоне было. Этой гусыне Анджеле она собственноручно надавала оплеух и велеланемедленно убираться в Брюссель, а там затаиться и ждать, когда за ней явятся.Но относительно Бориса планам Гюзели не суждено было осуществиться. Судя потому, что две явки провалены, а за ней самой установлена слежка, те люди, чтостоят за Борисом, уже полностью в курсе его провала и приняли свои меры.

Впереди показалась лавка старьевщика, последняя надежда.Гюзель бросила взгляд на окно. К стеклу был прилеплен картонный квадратик:«Старье берем. Тряпки, кости, старые вещи».

Это значило, что здесь все в порядке. Если бы старьевщикпочувствовал опасность, он должен был снять эту записку и заменить другой:«Берем все, что никому не нужно». Конечно, если бы он успел это сделать.

Гюзель оглянулась по сторонам и осторожно шагнула внутрьлавки.

После яркого солнечного света в первый момент она почтиничего не видела. Постепенно глаза привыкли к освещению, и Гюзель разгляделанизкие закопченные своды и убогое грязное помещение, заставленное старымичугунами, глиняными горшками, мятой медной посудой, ржавыми светильниками,заставлявшими вспомнить сказки «Тысячи и одной ночи». Тут же валялись вживописном беспорядке груды всевозможного тряпья – от парадного мундиракорниловского офицера и аккуратного английского френча до поношенного турецкогоженского платья вкупе с чадрой.

Среди всего этого потертого изобилия сидел хозяин –маленький сморщенный старичок.

Гюзель шагнула к нему, торопливо произнося слова пароля:

– Не купите ли вы у меня бисерную сумочку хорошейработы? – и осеклась: ее испугало озабоченное и виноватое выражение лицастарьевщика.

Она испуганно огляделась и боковым зрением заметила позадисебя какое-то движение. В ту же секунду Гюзель увидела, что старик глазамиделает ей знаки, указывая на обтрепанную ширму у себя за спиной.

Она кинулась к этой ширме. Сбоку наперерез ей бросилсянеизвестно откуда выскочивший мужчина. Гюзель, не снижая темпа, изо всей силыпнула его в ногу острым носком туфли, услышала крик боли и, не оглядываясь,нырнула в закрытый ширмой проход. В следующую секунду она оказалась на узкойгрязной улочке, резко забирающей вверх, побежала по ней во весь дух. Сзадипослышался громкий топот. Гюзель промчалась мимо груды бочек и ящиков,аккуратно сложенных, должно быть, возле задней двери дешевой продуктовой илирыбной – судя по запаху – лавки. Девушка наклонилась, выдернула нижний ящик.Вся груда с немыслимым грохотом обрушилась, перегородив улочку позади нее. Онапробежала десяток шагов, свернула в первую появившуюся перед ней подворотню,оказалась на заднем дворе, где старая турчанка развешивала белье. Промчавшисьмимо нее, как ураган, сорвав с веревки и затоптав несколько простыней и услышавнелестное мнение на свой счет, Гюзель проскочила в незапертую калитку иоказалась на другой улице. Еще несколько раз свернув, пробежав через два-тричужих двора, она оглянулась и перевела дух. Погони не было видно, улица, гдеона оказалась, была достаточно людной и широкой. Впереди мелькнула извозчичьяпролетка. Гюзель окликнула извозчика, с облегчением раскинулась на мягкомсиденье и через полчаса уже подъезжала к своему дому.

Гюзель проскользнула в дверь, воровато оглядываясь посторонам. На первый взгляд слежки не было видно. Поднявшись в свой будуар,красавица едва не разрыдалась: все ее поиски ничем не увенчались, она не смоглапередать записку шефу и ни с кем не обсудила положение, только испачкалаплатье, сбила обувь и замучилась, как портовый грузчик. Через час должен былприйти Ньюкомб, а она все еще не знала, что делать. Собственно, и плакать-тоона не могла только потому, что до прихода англичанина оставалось слишком маловремени, – никак не успеть выплакаться и после этого привести себя впорядок. Оставалось только держаться и надеяться на себя саму.

«Что делать, что делать? – мысленно повторялаона. – Придется ехать с Ньюкомбом прямо к шефу…»

Шеф категорически запрещал ей появляться у себя и, вособенности, приводить к нему посторонних, но ситуация была такова, что другихпутей не осталось. Документы, которые раздобыл Ньюкомб, слишком важны, упуститьих никак нельзя, а английский осел упирается и не хочет отдавать бумаги никому,кроме шефа.

Вскоре горничная появилась в дверях и громко объявила: