не убеждать. – Серж пожимает плечами и отодвигает щеколду.

Свиньи бегут, выпучив глаза, и собираются в углу. Жоэль колотит их по спинам, чтобы отделить самца от самок, оттесняет его к перегородкам, гонит к воротцам. Хряк появляется в проходе, наталкивается на доску в руках Сержа, бодает ее что было сил. Жоэль выходит из загона, закрывает за собой воротца, и братья криками и ударами заставляют животное двигаться в сторону его холостяцкого бокса. Хряк возмущенно визжит.

Серж уходит, а Жоэль, оставшись в одиночестве, предается наблюдению за нарушителем спокойствия. Тот прижимается к решетке, смотрит на человека горящими глазами. Жоэль кладет ладонь на спину животному и начинает дышать с ним в унисон, пока хряк не успокаивается, после чего идет в конец прохода за «Керхером». Струя воды под высоким давлением счищает с решетчатого настила и цементного пола засохшее дерьмо, выбивает навозную жижу из углов, смывает со стен брызги.

Свиньи гадят весь день в тесноте загонов, где едва можно повернуться. Они вынуждены ходить под себя и топтать собственное дерьмо, валяться в вонючей жиже. Диарея извергается из всех отверстий, фекалии пополам с мочой текут по наклонному полу, образуя густые черные лужи во впадинах и трещинах.

Каждый новый день фермеров начинается с борьбы с экскрементами. В начале каждой недели в ход идут шланги, щетки с жесткой щетиной и скребки. Они нужны, чтобы очистить бетон, иначе полы и все зацементированные поверхности рано или поздно погибнут. Фермеры то и дело латают свинарник, как старую шхуну с прохудившимся трюмом, которую моряки так любят, что готовы вычерпывать воду вручную.

Бетономешалки вращаются и выплевывают цемент в anus mundi[50], но свинарник непобедим: за ночь его обитатели успевают нагадить столько, что утром вонь сбивает людей с ног, резиновые сапоги влипают в экскременты, руки и лица мгновенно становятся грязными. Фермеры видят страшные сны: навозные волны подхватывают их, несут прочь, топят, фонтаны испражнений бьют из задниц, сочатся из других отверстий. Они словно бы живут собственной жизнью, единственная цель которой – обрести самостоятельность. Люди просыпаются рывком, цепляются за простыни, пытаясь удержаться на поверхности, не соскользнуть в бездонную отхожую яму. Отделаться от гнусного вкуса во рту невозможно, лбы влажны от пота, в ушах бьется крик свиней.

Жоэль как наяву слышит голос Анри: «Мы тут мясо производим, не дерьмо!» И он чистит, метет, скребет, выталкивает навозную жижу через сточные отверстия, тележками возит лучшее из удобрений к яме, а ненасытное чрево свиньи снова и снова переваривает корм и выдает отходы.

Так проходит очередной день фермера-свиновода.

Анри входит в узкую, как пенал, комнату, прилегающую к свинарнику. Этот бывший чулан без окон служит им офисом. Неоновая лампа заливает голубоватым светом ламинированный письменный стол, на стене висит производственный график, на стеллаже выстроились папки с надписанными корешками. Анри захлопывает за собой дверь, вдыхает знакомые запахи холодной пепельницы и зерновой пыли. Очень долго он один имел право работать здесь, сыновьям запрещалось переступать порог кабинета. Когда Серж достиг совершеннолетия, Анри начал вводить его в курс дел семейного предприятия.

– С твоим братом я поступлю иначе. Во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем, – говорит он сыну. – Считай это знаком доверия. Я на тебя рассчитываю, понимаешь? Пока что ты меня не разочаровывал. Надеюсь, так будет и впредь.

Анри подталкивает к Сержу подписанный им договор и откидывается на спинку кресла. Серж очень волнуется, и его подпись выглядит непривычно коряво, но отец делает вид, что не замечает состояния сына.

Анри уверен, что воспитывал сыновей жестко, но разумно, не терпел мягкотелости и трусости: для мужчины эти недостатки неприемлемы. В душе он гордится, что вырастил своих мальчиков один, пусть даже Жоэль не оправдал его ожиданий. После смерти Элизы ему помогала Элеонора, но характеры сыновей он формировал сам.

Анри садится в кресло у стола, закуривает сигарету. Да, он «лепил» их по собственному усмотрению, но можно ли быть совершенно уверенным в их преданности, верности делу и стремлении к успеху? Сыновья теперь взрослые, но удалось ли передать им главное – убежденность в нужности своего дела, веру в землю? Серж крепче и надежнее брата. В детстве он ходил за отцом по пятам, ловил каждое его слово, смотрел с почтительным восхищением, жаждал стать однажды таким же всевластным, а в юности всегда благодарил – энергично и недвусмысленно. Да, он верил в Сержа, во всяком случае, пока не появилась Катрин. Их жизнь, до той поры размеренная и четко организованная, изменилась: между братьями наметился окончательный разрыв.

Что он сумел передать сыновьям? Анри мог бы пересчитать по пальцам одной руки мгновения их общей если не истории, то моментов настоящей близости. Вот он наполняет для мальчиков ванну, зеркало над раковиной запотело, он снимает с них одежду и опускает в воду, садится рядом, смотрит, как они играют, и спрашивает себя: как сохранить нетронутой память о владеющем его душой обожании? Или он ничего подобного не ощущал, а сейчас пытается вообразить, что чувствовала бы Элиза, будь она жива? Он что, загадал желание: «Пусть я угадаю, какими она мечтала бы видеть сыновей, найду верные слова и жесты, сумею как можно дольше защищать их!» – не зная, что ограждать ребят придется от себя самого?

Дождливым весенним днем 1952 года даже небо и поля казались печальными и грязными. Он медленно шел за катафалком, держа за руку Сержа. Мальчику не было и трех лет. Его одели в серый траурный костюмчик, и он все время оттягивал слишком жестко накрахмаленный воротничок рубашки. В нескольких шагах за ними следовала Элеонора с Жоэлем на руках. Он был завернут в одеяльце, связанное матерью, умершей родами. В процессии участвовали члены семьи Элизы, все покашливали из-за выхлопных газов катафалка. Анри в последний раз видел свою тещу, они перестали общаться, а тогда она бросала на него ненавидящие взгляды и плакала, плакала, плакала… Под руку ее поддерживал старший из сыновей: узнав о смерти сестры, он напился, заявился на ферму и орал во дворе под окнами:

– Ты заплатишь, чертов идиот! Знал ведь, что она не выживет! Ты ее убил! Слышишь, сволочь? Выходи, сукин сын, выходи и дерись, как мужик!

Анри проводил шурина до машины, подталкивая дулом ружья в жирный живот.

– Садись в тачку и исчезни, или я тебя убью, клянусь ее могилой.

Он обернулся и заметил, что старший сын смотрит на него из окна кухни.

Анри вспоминает свинарник и науку отца. Смысл работы и напряжения сил, которым