еду. Жоэль закуривает мятую сигарету, смотрит на Анри и Сержа. Те идут к свинарнику, держа руки в карманах, втянув головы в плечи. Их жесты и движения так слаженны, что Жоэль все чаще замечает поразительное сходство брата с отцом: то же выражение лица, те же интонации. Оба кряжисты и мускулисты, оба сыты по горло каждодневной работой на ферме.

За освещенным окном кухни угадывается силуэт Габи. На секунду они встречаются взглядом, потом Жоэль поднимает глаза к комнате Катрин. Ставни закрыты. Габриэль отворачивается.

Собаки облизываются. Насытившиеся, проскальзывают между ногами Жоэля и выбегают во двор, чтобы напиться воды из бидона, стоящего под водосточной трубой, а заодно обнюхать и пометить остовы машин и колеса трактора под навесом.

Жоэль замечает, что одна из сук затащила подстилку под машину и выкармливает щенков. Он опускается на колени, смотрит на ее испачканную отработанной смазкой шкуру, встречается с ней взглядом. Легавая нервно бьет хвостом по сухой земле, Жоэль осторожно протягивает к ней руку, держась другой за колесо трактора. Он щупает мокрых кутят, пересчитывает их. Мать лижет ему пальцы.

Жоэль докуривает, наблюдая, как мать обихаживает малышей.

– Я бы на твоем месте спрятал их получше, – советует он, сплевывает, поднимается на ноги, подзывает собак и запирает их на псарне. Далеко внизу его отец и брат идут по дороге, покрытой выбоинами от колес фермерской техники.

* * *

Жоэль присоединяется к Анри и Сержу. Как и каждое утро, они несколько минут курят под свесом оцинкованной крыши одного из низких длинных свинарников и молча наблюдают, как ночь истаивает над полями масличных культур.

Ничто не указывает на близкое присутствие животных, не предвещает грядущей суматохи. Каждый из них смотрит на землю у себя под ногами или в невидимую точку вдали, но никогда не встречается взглядом с остальными. Можно было бы предположить, что эти мужчины о чем-то глубоко задумались, если бы не их пустые от всякой мысли глаза. Потом Анри говорит: «Ну, пошли…» – и сыновья дружно затаптывают окурки. Они снимают одежду и обувь в примыкающей к зданию раздевалке и под ярким неоновым светом облачаются в синие хлопчатобумажные комбинезоны. Застегивают до самого верха молнии, откашливаются, прочищая горло, слушают дыхание друг друга и чавканье подошв резиновых сапог по цементному полу. Отец успевает первым и открывает дверь в свинарник. Жоэль и Серж ставят под силосный бункер тележки. Корм с ворчанием течет по желобам, и за тяжелыми дверями раздаются слившиеся в один вопль нестройные крики, как будто от векового сна пробудился мифологический зверь.

Анри раздвигает двери, и лица фермеров обдает густой кислый пар. С потолка на свиней льется бледный свет, они напирают на решетки загонов, встают копытцами на кормушки, карабкаются друг на друга, царапая спины и бока, бодаются головами и исходят голодной слюной. Братья толкают перед собой тележки, разойдясь по разным проходам, и окунаются в аммиачную вонь – запахи мочи, фекальных масс, щедро «сдобренных» желчью, и животного пота.

Серж и Жоэль с трудом вытаскивают ноги из навозной жижи, текущей по полу. Они то и дело останавливаются, зачерпывают ведрами корм и привычным движением высыпают в лотки. Животные набрасываются на еду, и очень скоро воздух становится непрозрачным, зерновая пыль липнет к потным лицам мужчин, к их волосатым предплечьям, забивается в носы, глотки, бронхи и припудривает тушки животных.

Постепенно крики уступают место довольному хрюканью и чавканью, но шум все равно стоит отчаянный. Братья молчат – их голосам не пробиться сквозь нескончаемый, буравящий виски визг-гвалт, призрак которого будит их каждую ночь.

А вот голос Анри, оставшегося у входа в свинарник, перекрывает крики животных. Он следит взглядом за работой сыновей, нервно шарит по карманам в поисках сигарет и, почувствовав внезапный приступ головокружения, прислоняется к стенке. Только бы Жоэль и Серж не заметили… Его лихорадит, глаза продергивает тик, и он кладет на веки влажные ладони. Визг свиней терзает слух, снова появляется зуд – на этот раз чешутся бедра, и он безуспешно скребет ногтями толстую ткань комбинезона.

Решив не закуривать, Анри входит в свинарник.

– Меняй солому, – командует он, не глядя, кто из сыновей выполнит приказ.

Серж и Жоэль одновременно толкают двери в конце проходов, наклоняются и выходят на задний двор. Неподвижно стоят метрах в десяти друг от друга, сморкаются, дышат полной грудью. Серж достает фляжку, делает несколько глотков. От навозной ямы поднимается пар, на черной неподвижной поверхности плавают ядовитые фрагменты.

Замкнувшиеся в себе братья идут вдоль стены свинарника к навесу, под которым хранятся тюки соломы. Загружают тачки и возвращаются в разогретое дыханием свиней помещение. Они бросают в каждый загон по охапке, и животные тотчас начинают топтаться на свежей, чистой соломе. Анри идет по одному из проходов, проверяет каждый загон под взглядом Жоэля, вдруг останавливается, перешагивает через решетку, наклоняется, оборачивается к сыну и подзывает его раздраженным жестом.

Жоэль подчиняется, заведомо смиренный, угодливый. На отца он не смотрит, сжатые в кулаки руки неподвижно висят вдоль тела.

– Может, объяснишь, что этот хряк делает среди самок? – язвительным тоном интересуется Анри.

Сын бросает взгляд на хряка, затесавшегося куда не надо и отчаянно пытающегося избежать контакта с Двуногими. Жоэль не оправдывается, это сугубо бессмысленное занятие – отец только сильнее разозлится.

– Ну нельзя же быть таким невнимательным… Что за наплевательское отношение? Или ты совсем безрукий и ни на что не годишься, а? Я что, о многом прошу? Так трудно проявлять бдительность? Черт возьми, у твоего брата получается… Качественная работа немыслима без сосредоточенности, понимаешь? Нет, конечно, не понимаешь… А я, идиот, надсаживаюсь, талдычу тебе одно и то же. Ты вполне доволен собственной посредственностью, хотя знаешь, что я этого не приемлю! Ведь знаешь? Ладно, убери отсюда эту скотинку, живо!

Лицо Анри заливается краской, он как будто давится словами, пытаясь не дать им вырваться. На виске и на шее судорожно бьется жилка. Приставляешь вот сюда лезвие и режешь – чисто, придавив животное коленом.

Жоэль дожидается ухода отца, чтобы вернуться к работе. Его сердце колотится в такт сердцам самок и молодого хряка – нарушителя порядка.

Габриэль видит в кухонное окно, как Жоэль кормит собак на псарне. Она как обычно задерживает на нем взгляд, и ей кажется, что он стал выше и сильно похудел, даже тонет в брюках. Она представляет, каким тихим и нескладным подростком он был, как вечно молчал при отце и старшем брате, став их тенью. Габриэль в который уже раз поражается моложавости его разрушающегося тела – он