отец и сын исчезли в тумане, окутавшем поля.

* * *

Жером всегда знал Элеонору старой, слабой, пахнущей холодной золой и кошками. Хвостатые – числом без счета – занимают все удобные места возле очага: спинку и ручки дивана с темно-зеленой бархатной обивкой, подушки в связанных крючком наволочках. Ковры в «турецких огурцах» покрыты толстым слоем шерсти всех цветов и оттенков. Фермеры пытаются истреблять самцов, но один всегда ускользает и оплодотворяет какую-нибудь кошечку, а та рожает на сеновале или чердаке. Любимцы Элеоноры опасаются людей и собак, а потому живут при старухе, в трех вонючих комнатах, и наблюдают жизнь из-под гноящихся век, как маленькие невозмутимые божества.

Бойня, которую периодически устраивают фермеры, и отсутствие свежей крови приводят к появлению на свет чад кровосмешения. Жерому нравятся странные мордочки котят-мутантов. Как-то раз одна кошка родила белого двухголового малыша. Две его головы сосали по очереди, но маленькое чудовище оказалось нежизнеспособным, Жером похоронил его под глиняным горшком, рядом с муравейником, и каждый день проверял результат работы насекомых. Череп с четырьмя глазницами он хранит среди реликвий в своем святилище, завернутым в тонкий саван.

Рано утром Габриэль ставит поднос с завтраком под дверь комнаты Элеоноры и ведет близнецов в школу. Жюли-Мари уже отправилась в коллеж, а мужчины в свинарник. Жером входит в берлогу Элеоноры и устраивается напротив прабабки в кресле-качалке. Она пьет неизменный кофе с молоком, он раскачивается, смотрит на ее руки – узловатые вены под кожей живут отдельной жизнью, обвиваясь вокруг сухожилий и косточек, похожих на хворост. Иногда она позволяет кошкам слизывать масло со своего бутерброда, и мохнатые выгибают спины, трутся о ее локти. Близнецы ненавидят навещать Элеонору – они всегда выходят от нее с расцарапанными руками и ногами.

Каждый год, в самое жаркое время, полчища паразитов восстают к жизни в щелях деревянного пола, где их личинки терпеливо пережидали зиму, и мужчины прибегают к крайнему средству – окуриванию, – выгнав старуху с питомцами из дома. Много долгих часов Элеонора сидит на железной скамейке, которая пришла на смену прежней – деревянной, проеденной временем и жучком-древоточцем, – на которой с весны до первых заморозков сидел по вечерам ее отец. Нынешняя тоже пережиток архаичной цивилизации, всеми забытой и никому не нужной.

Жером не знает, почему его мать, когда еще вставала с постели, не бывала у Элеоноры.

Габриэль ограничивает общение с матриархом тем, что готовит и подает ей завтрак.

Что касается Жюли-Мари, их с прабабушкой объединяет взаимное безразличие.

Женщины сторонятся Элеоноры, хотя она по-прежнему руководит жизнью и всеми делами фермы наравне с мужчинами. Власть старухи зиждется на ее загадочности: она немногословна, но все время о чем-то напряженно размышляет.

Жером любит кошек. Ему нравится, как стучат друг об друга деревянные бусины шторки на выходящей во двор двери – этот звук почему-то напоминает ему удары капель во время ливня.

Полки расшатанного стеллажа забиты безделушками из серого фарфора и потерявшими форму вязаными фигурками. Обои во многих местах почернели от свечного нагара…

Не в привычке Элеоноры заласкивать мальчика, как это иногда делают деревенские старухи. Жером тоже не ищет тактильного контакта. Тощая, закутанная в миллион одежек прабабка выглядит очень странно, и ему бывает довольно побыть недолго со старой женщиной и стаей котов. Он догадывается, что они родственники, внести ясность в генеалогические связи способна только Элеонора.

* * *

Самок в хозяйстве обслуживают три хряка, в том числе Зверь, ставший венцом долгой селекционной работы и искусных скрещиваний. Никогда раньше фермерам не удавалось вырастить подобный образчик породы. Зверь весит сто семьдесят кило, в холке достигает почти полутора метров, в длину – четыре. Когда его водят вдоль загонов с самками, чтобы определить их готовность, огромная мошонка болтается слева направо – словно бы в насмешку над мужчинами, – и матки, чувствуя острое дыхание самца, истекают мочой. Зверь осознает свое физическое превосходство и возбуждается от их близости, его бесит насильственная изоляция и злит соперничество с другими производителями. Все вместе делает животные опасно-непредсказуемым. Как-то Зверю случилось запереть Анри в проходе свинарника: он прижал его к загородке и наверняка откусил бы кисть руки, не вмешайся вовремя Серж. Тем не менее животное остается фаворитом Анри – он с первого взгляда влюбился в поросенка, который при рождении весил вдвое больше братьев и сестер по помету (четверо оказались не жильцами и были отсеяны).

– Этого резать не будем, – говорит Анри, кивнув на самца.

Когда матери Зверя пришло время ехать на бойню, он взял у Жоэля доску сдерживания, как будто почитал за честь проводить ее, залез в прицеп, положил ладонь на хребет норовистой самки и заговорил с ней тихим голосом. Сыновья молча наблюдали, гадая, уж не обещает ли он животному быструю смерть, не благодарит ли свинью за то, что была отличной производительницей и родила Зверя, ведь благодаря ему они окажутся в числе первых свиноводов двух секций на будущем сельскохозяйственном салоне. Вообще-то Анри терпеть не мог ярмарки, не желал в них участвовать – «я не цирковой слон!» – говорил, что не станет выставляться, чтобы потешить праздных бездельников, с каждым годом ненавидя и презирая их все сильнее. Возможно, он представлял себя на месте животного, которое загоняют в фургон, везут, ставят на помост, щупают, обсуждают…

Анри уверен, что с помощью Зверя они снова выйдут на рынки Германии, Испании и Италии. В последние годы торги там проходили неудачно, что повлияло на рентабельность производства. Вот так же и река, слегка отклонившись от русла, меняет весь окрестный пейзаж: одному человеку не отследить изменений в ландшафте, понадобится долгая жизнь нескольких поколений.

Мать Зверя выслушала напутствия хозяина и осталась одна среди других, незнакомых и напуганных товарок по несчастью. Всех вывели из загонов, гнали по проходам на сортировку, потом они оказались на ярком свету, борт грузовика откинули и заставили их подняться в прицеп. Машина едет по национальному шоссе мимо коричневых и охровых полей и поросших травой лугов, останавливается на задах низкого серого молчаливого здания, пассажиров высаживают, и они сразу чуют запахи крови и смерти. Некоторые свиньи пытаются сбежать, но это попытка с негодными средствами: коридор узкий, а их слишком много, они налезают друг на друга, кусаются, люди кричат, бьют их. Основная масса слишком утомлена и покорно следует на встречу с забойщиками. Те одеты в глухие защитные халаты и вооружены пневматическими пистолетами. Как это ни странно, случаются и сердечные приступы: упавших и потерявших сознание животных извлекают из коридора и оттаскивают к