Джека Дюпона, телохранителя и лучшего друга Кэллама. И все же каким-то образом после всего этого они с Нессой полюбили друг друга, поженились и даже помирились с Гриффинами.

Видимо, дело во мне.

Мне недостает чего-то необходимого, чтобы стать счастливым.

Потому что единственный раз я испытывал счастье только в те недолгие несколько месяцев, пока мы с Симоной были вместе. И она, по всей видимости, не испытывала того же.

Я беру такси. Свет в доме большей частью погашен – papa ложится спать рано, а Неро, наверное, встречается со своей девушкой Камиллой. Светится только окно в спальне Себа – высоко на третьем этаже, словно маяк в темном море зелени.

Я бегу трусцой по дорожке перед домом. Тротуар потрескался. Двор завален опавшей листвой. Старые дубы выросли такими высокими и густыми, что в доме слишком тенисто – постоянный полумрак даже днем.

Это все еще прекрасный старинный особняк, но век его недолог.

Сын Аиды вряд ли когда-нибудь будет тут жить.

Возможно, если у Неро и Себа будут дети, они станут еще одним поколением, живущим в этих стенах.

Я вряд ли когда-нибудь обзаведусь детьми. Хоть мне едва за тридцать, я чувствую себя старым. Словно вся моя жизнь уже прошла.

Поднимаясь по парадным ступеням, я замечаю на пороге пакет. Он небольшой, размером с коробку от кольца, и обернут в коричневую бумагу.

В моем мире ты не подбираешь неизвестные пакеты. Но этот слишком мал, чтобы быть бомбой. Впрочем, там вполне могут быть споры сибирской язвы.

Прямо сейчас мне все равно. Я поднимаю его и срываю упаковку.

Я слышу, как внутри коробки что-то брякает. Судя по звуку, оно маленькое и твердое. Слишком тяжелое для кольца.

Я открываю крышку.

Это пуля пятидесятого калибра – выточенная вручную на токарном станке. Отлитая из бронзового сплава. Пахнущая маслом и порохом.

Я достаю ее из коробки, проворачивая прохладный скользкий цилиндрик между пальцами.

Там записка, завернутая в вату. Маленькая, квадратная, написанная от руки.

И слова: «Я знаю, кто ты такой».

Симона

Я завтракаю с родителями в их номере. У нас смежные апартаменты, так что пройти через дверь между ними, не снимая пижамы, и сесть за стол, уставленный подносами, не составляет труда.

Mama всегда заказывает слишком много еды. Ей не по себе от мысли, что кто-то может остаться голодным, даже если она сама ест как птичка. Так что стол ломится от тарелок со свежими фруктами, беконом, яйцами, ветчиной и выпечкой, а также от чайников, кофейников и кувшинов с апельсиновым соком.

– У меня тут еще вафли для Генри, – говорит она, когда я сажусь за стол.

– Он еще спит.

После благотворительного вечера мы с Генри свернулись в обнимку перед телевизором и допоздна смотрели фильм. После танца с Данте я была в расстроенных чувствах. Единственное, что могло меня успокоить – это ощущение кудрявой макушки моего малыша у меня на плече и его мирное спокойное дыхание во сне.

– Что вы смотрели? – спрашивает mama. – Я слышала взрывы.

– Прости, – говорю я. – Надо было сделать потише.

– Все в порядке. – Mama качает головой. – Твой отец был в берушах, а я все равно читала перед сном.

– Мы смотрели «Человек-паук: Через вселенные», – говорю я. – Это любимый фильм Генри.

Мне он тоже нравится. Майлз Моралес напоминает мне сына – умный, добрый, целеустремленный. Порой он ошибается, но никогда не сдается.

Кем была бы я в этом фильме?

Наверное, Питером Паркером. Тот облажался с собственной жизнью, но смог хотя бы стать добрым наставником.

Вот это по мне. Я совершила слишком много ошибок, но сделаю что угодно, чтобы обеспечить Генри хорошую жизнь. Я хочу подарить ему мир и свободу искать себя в этом мире.

– Как ты спал, tata? – спрашиваю я отца.

– Ну, – отвечает он, попивая кофе, – ты знаешь, я могу спать где угодно.

Мой отец, кажется, добивается всего одним усилием воли. Он никогда бы не позволил таким обыденным вещам, как комковатый матрас или уличный шум, помешать ему заснуть.

– Чем мы сегодня займемся с Генри? – спрашивает mama.

– О… – теряюсь я.

Я хотела покинуть сегодня Чикаго. На следующей неделе у меня фотосессия в Нью-Йорке, и я думала прилететь туда с Генри пораньше, чтобы посмотреть вместе шоу на Бродвее.

– Ты ведь не улетаешь сегодня, правда? – жалобно спрашивает mama. – Мы вас почти не повидали.

– Ты свободна до следующей недели, – говорит отец. – К чему такая спешка?

Я ненавижу, когда он связывается с моей ассистенткой. Нужно запретить ей делиться с отцом моим расписанием.

– Пожалуй, я могу задержаться еще на пару дней, – признаю я.

В этот момент раздается стук в дверь.

– Кто это? – спрашивает mama.

– Должно быть, Карли, – отвечаю я.

Комната девушки дальше по коридору. Мы все проспали сегодня допоздна и давно пропустили время, когда они с Генри обычно садятся за уроки.

Мой отец уже направляется к двери, чтобы открыть ее, и к своему шоку вместо крохотной Карли я вижу в дверном проеме широкие плечи Данте.

– Доброе утро, – вежливо говорит он.

– Доброе утро. Проходите, – отвечает отец.

Данте заходит внутрь. Наши глаза встречаются, и я крепче сжимаю в руках кофейную чашку. Зря я не умылась и не причесала волосы. И очень зря я одета в пижаму с маленькими ананасами.

– Присоединяйтесь к завтраку, – предлагает mama.

– Я уже поел, – угрюмо отвечает Данте. Затем, чтобы сгладить впечатление, он добавляет: – Но спасибо за предложение.

– Тогда хотя бы выпейте кофе, – говорит tata.

– Ладно.

Mama наполняет чашку. Прежде чем она успевает добавить сахар, я говорю:

– Только сливки.

Данте снова смотрит на меня, удивленный, должно быть, тем, что я помню, каким он предпочитает кофе.

Собравшись с духом, я беру кружку и протягиваю ему. Толстые пальцы мужчины скользят по тыльной стороне моей ладони, когда он берет ее. Я чувствую, как это короткое прикосновение задерживается на моей коже.

– Спасибо, – говорит Данте.

Он обращается ко мне, глядя мне в глаза. Впервые мужчина смотрит на меня без гнева. Все еще не слишком дружелюбно, но это уже что-то.

– Так чем обязаны, Данте? – спрашивает мой отец.

Данте все еще стоит. Он неловко оглядывается в поисках места, куда бы поставить свою кружку, и его выбор падает на подоконник.

– Я хочу знать, кто стрелял в вас вчера, – резко говорит он.

– Мне бы тоже хотелось это знать, – отвечает tata.

– У вас есть какие-нибудь предположения?

– Боюсь, что с этой новой коалицией я нажил себе