протягивая нам чёрствую коричневую ладонь, – Я Треухов, председатель совхоза «Знаменский», а вот это наш агроном, Фомичёв, – указал он на своего спутника. Тот тоже крепко пожал нам руки. – Мы вас раньше ждали.

– В аварию попали, – равнодушно бросил Францев.

– Да, дорога наша такая… – сочувственно покачал головой председатель. – С горбачёвских времён, с катастройки то бишь, тридцать лет уже, считай, не чинили…

– Какой у нас план работы? – деловито поинтересовался Саша, накидывая на плечо кофр с фотоаппаратом, извлечённый из багажника.

– Тут, товарищи, дело такое, – сказал Треухов дрожащим от волнения голосом. – Сейчас мы собираемся на собрание, ждём представителей «Русского картофеля». Туда и вас приглашаем: присутствуйте, задавайте вопросы какие хотите. Ну а после мы вас по деревне проведём, покажем наше хозяйство. А затем и чайком угостим на прощание. Как, устроит вас такой план?

– Устроит, – решительно кивнул Саша.

– Хорошо. Я пошёл бизнесменов встречать, а вам пока тут Михаил Афанасьевич вкратце разъяснит ситуацию.

– Когда Треухов ушёл, Фомичёв отвёл нас к деревянному столику возле входа в сельсовет. Мы сели на крытую линолеумом лавку.

– Мы пока в дом не пойдём, там всё готовят к заседанию, – извиняющимся тоном сказал он, садясь рядом с нами.

– Ничего, ничего, и тут хорошо, – остановил Саша.

– С чего же начать? – произнёс Фомичёв, барабаня пальцами по столу и беспокойно поглядывая на нас. – С самого начала, или вам Николай Кузьмич в общих чертах рассказал уже всё?

– С начала давайте.

– Ну хорошо. История, собственно, такая. В конце девяностых, ещё при прошлом председателе, землю колхозную разделили по долям, и создали акционерное общество. Управление им передали объединению «Русский картофель». Дескать, фирма московская, известная, они и бумагами как следует распорядятся, и инвестиции к нам привлечь смогут. Конечно, ничего этого не случилось, но мы рады были, что хотя бы хуже не стало – времена тогда были мутные, тяжёлые. И вот недавно, представьте себе, приехали эти ребята из «Русского картофеля». Собрали людей, раздали подарки – продуктовые наборы да одежду кое‑какую. Люди рады были, хоть какая‑то польза от этой компании. Ну а заодно они и общее собрание тут провели, попросили проголосовать за то и то, а потом расписаться на каких‑то бумажках. Мы на всё это внимания особого не обратили – во‑первых, в юридических вопросах никто у нас не понимает ничего, ну а во‑вторых и сами эти ребята говорили, что дело пустяковое, какие‑то там формальности надо было с документами в Москве уладить. И вот недавно приехали они к нам снова, и, представьте себе, объявили, что мы никакого права больше на нашу землю не имеем. Дескать, бумаги, которые мы подписали, разрешили фирме выпустить дополнительные акции нашего предприятия, провести эмиссию так называемую. И выпустили они этих акций столько, что наши акции совсем обесценились, простыми бумажками стали. Теперь мы всем селом и сотой частью нашей земли не владеем. В один миг нищими стали.

– Делали что‑нибудь? – спросил Саша.

– Да, делали, вот подали заявления в прокуратуру, в полицию, в прессу написали. Нам вот из соседнего колхоза, из «Преображенского» помочь хотят. У них там другая управляющая компания, средства есть, и, вроде бы, не такие жулики, как эти москвичи. Но вот на огласку тоже большой расчёт.

– Ну а как вы тут живёте? – спросил Саша.

– Ну что жизнь, жизнь как везде теперь, – грустно вздохнул агроном. – Кто имел возможность – в город уехал, ну а оставшиеся пробиваются как могут. Работы нет почти. Школа у нас была – закрыли её, фельдшерский пункт в Собянино, за десять километров перенесли, дескать, невыгодно держать его тут. Скорая сюда только на вертолёте доберётся, так что если плохо кому стало, на помощь можно не надеяться, хоть сразу отходную пой. Вымираем потихоньку как мухи.

– Необитаемый остров прям, – сказал Саша.

– Да, можно и так сказать, – криво усмехнулся Фомичёв. – И этого ещё мало – каждый год всё новые и новые сюрпризы от власти получаем. Вот прошлым летом чуть не задохнулись тут из‑за лесных пожаров. Новый лесной кодекс приняли, всех лесников сократили, ну и пошли леса гореть. Писали, жаловались, да толку – ноль. Плевать на нас всем.

– А колхозное хозяйство в каком состоянии?

– И тут всё плохо. Раньше‑то, при Советах, мы половину урожая на рынке реализовывали, а половину через госструктуры сбывали. Вот, например, соседняя войсковая часть, в Малахово, у нас закупала продукты для склада. А сейчас и военные от нас отказались, у них там свои какие‑то поставщики, карманные появились, и на рынки не попасть. Теперь там всё кавказцы держат и чужих не пускают… Ну и плюс техника вся устаревшая. Один трактор остался, а два вон, – он, не глядя, махнул рукой куда‑то в поля. – Ржавеют на пашне, только запчасти с них снимаем.

– Так, может, лучше будет, если москвичи‑то тут порядок наведут? – спросил Францев. Он уже давно пристально и с высокомерной усмешкой приглядывался к Фомичёву.

– Да невозможно это, – ответил тот обречённо. – Они уже говорили что с землёй делать будут – часть под коттеджи, а часть, которая у нас итак распахана, под сельхозугодья, картошку свою на чипсы выращивать будут. Деревня им не нужна, они снести её хотят. Оставят тут пять‑десять семей на правах крепостных – ну там собственность барскую сторожить, да мелким ремонтом заниматься.

– А что нам тут в первую очередь посмотреть нужно? – спросил Саша.

– Это вам Михаил Кузьмич всё покажет. Как окончится совет, так он с вами пойдёт. Да, а вот и гость наш, – сказал Фомичёв, резко поднимаясь из‑за стола.

К зданию сельсовета в самом деле подъезжал, переваливаясь на колдобинах, забрызганный грязью чёрный «Лэндкрузер». У входа его уже дожидалась толпа колхозников числом не меньше двадцати. Из машины вышел, перед тем осторожно пощупав ногой землю, человек лет тридцати, черноволосый, с худым усталым лицом и в тонких очках. Одет он был в элегантный чёрный костюм и кожаные полуботинки с высокими бортами. Видимо, в своём деле прибывший был новичок – по сторонам он смотрел исподлобья и с опаской, как холёный европейский путешественник, внезапно оказавшийся средь австралийских аборигенов. Колхозники немедленно обступили его со всех сторон. Поднялся встревоженный и злой гомон, в котором не различались отдельные фразы. «Подождите до собрания, я всё объясню», – всем сразу отвечал молодой человек высоким надтреснутым голосом.

Вслед за колхозниками я отправился в сельсовет. Миновав тёмные сени, в которых пахло хозяйственным маслом, а углы были заставлены какими‑то ржавыми вёдрами, я оказался в просторной чистой комнате, с недавно выбеленными стенами, синими бархатными занавесками и полами, покрытыми новым линолеумом. Всё