Семейство Бачей прошло сквозь вокзал на противоположнуюсторону, где стоял русский поезд с табличками «Волочиск – Одесса», и русскийдежурный по станции в красной фуражке подошел к медному колоколу и дал второйзвонок.

Так встретила их Россия.

А на другой день они уже ехали с вокзала вместе с тетей надвух русских извозчиках домой мимо Куликова поля и Афонского подворья, которыепоказались Пете очень маленькими и какими-то провинциальными.

Провинциальной также показалась и тетя в незнакомой,по-видимому совсем недавно купленной, преувеличенно большой модной шляпе и юбке«шантеклэр», так узко стянутой внизу, что в ней можно было ходить лишькрошечными шажками.

Петя заметил, что тетя хотя и обрадовалась их приезду, новыражала свою радость гораздо сдержаннее, чем обычно, когда они возвращалисьосенью из Будак. Было похоже, что она втайне чем-то недовольна. К своемуудивлению, Петя вдруг понял причину ее недовольства: в глубине души тетя былапросто обижена, что ее не взяли с собой за границу.

В ее обращении с Василием Петровичем и мальчиками сквозилонечто слегка ироническое. Несколько раз она назвала их «наши знатныепутешественники», а когда Петя стал описывать снежную бурю в горах, то тетяпроизнесла в нос: «Воображаю».

Большой дом, в котором они жили, показался маленьким, аквартира тесной и темноватой. Шелковое швейцарское одеяло, привезенное вподарок, тоже не произвело впечатления. Вообще первое время в домечувствовалась некоторая неловкость.

Впрочем, очень скоро она исчезла, и все пошло по-старому,без всяких происшествий, если не считать таинственного исчезновения Павлика надругой день после приезда и его появления поздно вечером, голодного,измученного, со следами высохших слез на осунувшемся лице.

– Боже мой! Что случилось? – воскликнула тетя и всплеснуларуками, увидев своего любимчика в таком плачевном виде. – Где ты пропадал?

– Лучше не спрашивайте, – мрачно ответил Павлик.

– Но все-таки?

– Ходил в город.

– Зачем?

– Ох, лучше не спрашивайте!

– Ты меня пугаешь!

– Я ходил продавать драгоценные камни.

– Какие камни? – переспросила тетя, с тревогой всматриваясьв Павликино лицо.

– Драгоценные, – повторил Павлик просто, – которые я привезиз Швейцарии. Я их хотел продать, для того чтобы купить подержанный велосипед.

Тетин подбородок задрожал:

– Ну, ну? И что же дальше?

– Дальше я заходил к братьям Пуриц на Ришельевской, кФаберже на Дерибасовской, потом в два ювелирных магазина на Преображенской… ну,и еще во много разных ювелирных магазинов. И потом заходил в археологическиймузей, и в Новороссийский университет, и в городской ломбард…

– Боже мой! – простонала тетя, хватаясь кончиками пальцев зависки.

– Я думал – может быть, они тоже купят… – Павлик усталоопустился на стул и положил голову на стол. – А они все сказали…

– Что же они все сказали?

– Они сказали, что это обыкновенные камни.

– Ах ты, моя курочка! Ах ты, моя рыбка ненаглядная! –заливаясь стонущим смехом, лепетала тетя. – Ах ты, мой бедненькийпутешественник, золотоискатель! Нет, я не выдержу, я умру от смеха! Ты меняпогубишь!

На этом, собственно, и закончилась краткая историяпутешествия семейства Бачей за границу.

Но Петю все еще продолжало распирать от заграничныхвпечатлений. Он уже несколько раз подробно и красноречиво описывал тете икухарке Дуне Константинополь, Средиземное море, извержение вулкана, беспорядкив Неаполе, Симплонский туннель, снежную бурю в горах, подземелье Шильонскогозамка и дирижабль «Вилла Люцерн».

Он уже показал все открытки, сувениры и множестворазноцветных проспектов и бесплатных путеводителей, которыми был набит чемодан.Каждый день он выходил во двор и слонялся по Куликову полю и по переулкамвокруг дома, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых мальчиков, чтобырассказать им о путешествии. Но до начала учебного года оставалось недели две,все еще жили на дачах, на лиманах, в деревне. Город был по-летнему пуст.

Петя изнывал от одиночества. Он с тоской смотрел напустынное небо, уже по-августовски синевшее над пыльными садами и крышамипереулков. Он слушал утомительное пение разносчиков, сонно долетавшее со всехсторон, и сходил с ума от скуки.

– А к тебе тут несколько раз заходил твой друг ГаврикЧерноиваненко, сказала однажды тетя. – Интересовался, скоро ли ты вернешься издальних странствий.

– Что вы говорите! – закричал Петя. – Гаврик! – И тут жесмутился, поймав себя на том, что, оказывается, за последнее время ни разу онем даже не вспомнил. Гаврик Черноиваненко! Как он мог о нем забыть! Это именнотот человек, которого Пете так не хватало.

Несмотря на то что погода стояла жаркая, даже знойная, Петясхватил свой швейцарский плащ, альпеншток и, не теряя времени, отправился прямона Ближние Мельницы.

Теперь, когда у Пети появилась цель, город уже не казалсятаким пустынным и скучным. Было воскресенье. Звонили колокола. Веселопосвистывал маленький паровичок дачного поезда, везя мимо Куликова поля наБольшой Фонтан открытые вагоны, битком набитые по-воскресному наряднымигорожанами, среди которых особенно празднично белели накрахмаленные кителиофицеров – с золотыми пуговицами и узкими портупеями шашек.

Шли с базара кухарки, неся в корзинках, поверх обычнойпровизии, букеты темных георгин и оранжевых чернобривцев, похожих на овощи. Помостовой гремели платформы с арбузами, сливами и ранним виноградом. Все этовозбуждало в Пете прилив какой-то особенной, праздничной бодрости, и мальчикстучал наконечником альпенштока по плиткам тротуаров и по чугунным уличнымтумбам.

Он шел так быстро, что порядочное расстояние до БлижнихМельниц отмахал чуть ли не в полчаса. Петя обливался потом и умерил свои шагилишь тогда, когда очутился возле знакомого заборчика, сделанного из старыхшпал. Здесь Петя немного отдышался и надел на себя плащ, который до сих пор несна руке. Едва он забросил его край на плечо и не успел еще придать своему лицудостаточно мрачное выражение, как вдруг совсем рядом кто-то воскликнул:

– Ой, кто это?