– Я напомню.

– Хорошо. Если будешь перезаряжаться, то просто вставь новый магазин, а пистолет сам дошлет патрон в патронник. Так… И вот еще кобура. Удобнее, чем за пазухой таскать. Кстати, нож твой отдать или новый? У нас получше есть, а то этот, как перышко. И не помахать особо, – Хёрд крутит в руках мою финку.

– С перышком мне как-то удобнее, – говорю я.

Цепляю к поясу шорт кобуру, затягиваю на правом бедре лямки. В дополнительные кармашки ложатся два магазина – третий в пистолете.

– Ну как знаешь, – Хёрд отдает финку. – И не забывай про клавиши. Сначала на рукоятке, целишься, а потом спуск.

Я молча киваю.

– Ладно… С нами пойдет Барди, остальные здесь будут. Мало ли… Втроем сил нам хватит пробиться.

– А если не хватит? – в них-то сомнений нет, а вот я – другое дело.

– Тогда будет шумно, – с довольным оскалом и двумя автоматами из вертолета показывается Барди. Сверкнув клыками, он спрыгивает на землю, по которой проходит дрожь от такой туши.

На голову выше меня, и на полголовы выше Хёрда… Да он один всех Диких раскидает.

Привыкнуть к их внешности и не пялиться – очередная задача. Не из простых.

– А на что ты рассчитывал, когда хотел туда сам сунуться? – Хёрд перекидывает черный матовый автомат через спину и поправляет форму.

– На чудо, – бормочу я, не желая признавать, что это была заведомо провальная идея. Но что мне еще оставалось делать? Сидеть на месте? Нет…

– Да пошли уже. Раньше начнем – раньше закончим, – Барди нетерпеливо переминается с ноги на ногу.

– Он прав. Надо торопиться, – соглашаюсь я. Промедление может стоить жизни Еве.

* * *

По Миллионной улице мы идем, прижавшись к ее правой стороне. Идем тихо, след в след, и прислушиваемся к каждому шороху, но это лишь ветер, который гоняет мелкий мусор по вымершему Петербургу.

Впереди – Хёрд, в середине – я, замыкает Барди. Ножи наготове, пистолеты спрятаны в кобуру.

Останавливаемся у постамента крайнего правого Атланта – одного из десяти гигантов, держащих портик Нового Эрмитажа. От их исполинских гранитных фигур всегда веяло какой-то мощью, скрытой силой… В преданиях многих народов существуют упоминания о некой цивилизации великанов.

Вымысел? Теперь я ни в чем не уверен…

Зайти с главного входа – единственное верное решение, так как от него путь до Военной галереи самый короткий. Не факт, что безопасным, но иные варианты отсутствуют.

Миновав Атлантов, мы приближаемся к Дворцовой площади: никто больше не поет культовых Питерских и обычных песен, не играет задорно на гитаре, а толпа не аплодирует… Ни глазеющих туристов, ни умиротворенных местных. Только их мертвые, гниющие тела, смрад от которых носится по всей площади. Он настигает и нас.

– Ну и вонь… – Барди первым нарушает молчание, длящееся с Марсова поля.

– Внутри будет хуже, – озабоченно бормочет Хёрд. – Хорошо, хоть противогазы захватили.

В противогазе бродить по залам не очень хочется.

Диких, как ни странно, на Дворцовой практически нет: у арки Главного штаба ходит четверо, двое у Александровской колонны и трое разрозненно бродят в разных концах площади. У ворот, ведущих во внутренний двор Эрмитажа – никого.

– Здесь – пусто, там – полно, – говорит Хёрд, и мы почти бегом двигаемся к воротам.

Эрмитаж я не посещал с тех пор, как умерла бабушка.

Проработала она в нем большую часть своей жизни, и постоянно приводила нас с Варей с самых малых лет на ознакомление с искусством. Это был новый мир, где мы воображали себя египетскими фараонами, античными царями, и, конечно, российскими правителями. Немало времени потребовалось, чтобы мы с сестрой смогли ориентироваться без карты: бесчисленные помещения с множеством входов и выходов были похожи на хитроумный лабиринт, собравший в себе неимоверное количество экспонатов.

Бабушка показывала нам роскошные залы и рассказывала о скульптурах, картинах, творцах, из-под чьей руки рождались все эти шедевры, и о том времени, когда они создавались. Мы могли ходить и слушать ее часами, не замечая, как наваливается усталость, и требовательно урчат животы.

А после музея нас встречал дедушка, держа в руках по мороженому…

Но ничто не вечно. Особенно человек.

За день до смерти бабушки, мы прогуляли уроки, чтобы навестить ее в Эрмитаже. Как всегда, она была улыбчива и не отругала за пропуск школы. Как всегда, ее теплые, шершавые ладони коснулись наших щек. В последний раз…

На следующий день у нее случился сердечный приступ. Она умерла буквально у дедушки на руках, а через месяц, не выдержав горя, и он покинул нас.

С тех пор мы с сестрой держались от Эрмитажа в стороне. Он напоминал о самой большой утрате в нашей жизни.

Пять лет назад погибла Варя, и на этом моя жизнь закончилась. Началось бесцельное существование.

Включить автопилот и пытаться не сдохнуть – выполнено.

Выключить автопилот и пытаться не сдохнуть – в процессе.

* * *

Во внутреннем дворе Эрмитажа висит мертвое, гнетущее безмолвие. Ни следов крови, ни намека на Диких. Разлагающиеся тела вереницей тянутся к главному входу – очередь за билетами.

Все мертвы.

Нет никаких героев или Избранных…

Все мертвы.

Нет никаких злодеев, которые долго и в деталях рассказывают свой план…

Все мертвы.

Нет никакого шанса на спасение…

Они захотели – они истребили.

Все просто.

– Гораздо сложнее, чем ты думаешь.

– Хотелось бы уже узнать… – бормочу я. Неведение мне порядком надоело.

К главному входу мы подбираемся с левой стороны. Без особых усилий Барди оттаскивает заблокировавшие дверь тела. Одна рука – одно тело. Откуда у него такая сила, остается только гадать.

– Натягивай, – Хёрд протягивает мне один из противогазов, – не будем испытывать желудки.

Меньше всего я хочу таскаться в резиновом изделии на голове. Не таким Эрмитаж меня помнит, не таким и увидит вновь. Справлюсь…

– Можно и без них.

– Объясни, – что-то внутри меня зашевелилось… Будто внутренности начали крутиться вокруг своей оси.

Дискомфорт.

Щекотка.

Дрожь.

– Заберем у них обоняние так же, как и я у тебя забирал.

Но они должны довериться и сделать все, что я скажу.