в тайности тайн он проник.

Он в чёрных листках одной книги

узнал вызыванье зверей

он сделал той ночью, как надо

они все пришли поскорей

Увидел он тех, что не видим

и женщин с телами от крыс,

живущих в развалинах старых,

ловящих детей и больных.

Увидел зверей с красным мясом

и не было даже лица

и всё это стало стояло

и ждало его голоса́…

Учёного небо побило

когда он уже говорил,

чтоб всё это полчище злое

прошло бы назавтра к нему.

С тех пор этот дом боятся

и только здесь эти живут,

которые всех нас таятся

и всё же когда-то убьют.

III. «По тому тёмному небу зелёному…»

По тому тёмному небу зелёному

В пене небу лохматому химерному

проползало немно солнце скрылося

и земные происшествия не видимы

Между тем какие губы океанские

на берег заржавленный кусаются

и какие воздухи тяжёлые

в окна человеческие влазают

Между тем покоя не имеющий

он сидит дрожит под одеянием

Липкий и воняющий и схваченный

за желудок чьими-то когтями.

Всё так падает, так быстро разрушается

и сады курчавые ломаются

и дома роскошные сдуваются

что ж наши учёные глядят.

Три положения рабочего

I. «Вбегают в фабрику костлявые метели…»

Вбегают в фабрику костлявые метели

С сырою сумкою плетётся наш кассир

калоши с валенком рабочие надели

и небо плотно, нету синих дыр.

Гремит металл о брата о металла

Рабочий плачет в чёрном уголке,

что придавила ногу ему шпала

и он теперь не будет налегке.

Другие злы от всей своей недели

и от погоды в длинное окно

штаны и куртки двигают на теле

мечтают спать или пойти в кино

И я средь них задумался и сел

и повернул лицо своё на воздух

мне жизнь моя когда-то началась

когда ж назад она им возвратится

И правда ли всё это, что кассир

С сырою сумкою плетётся в снеге

что небо плотно и без синих дыр,

что раньше были Игори, Олеги.

II. «Пришёл домой, стал кушать белый суп…»

Пришёл домой, стал кушать белый суп

и ложкою играть на аппетите

Желудок был и дик, и груб

и не желал он ждать, пока ему дадите.

Он рвался вверх и тут куски глотал

с такою силой и таким свирепством,

что я подумал, я, наверно, зверь и раньше им бывал

и, уж конечно, вместе с моим детством.

И тут, оставив едовой процесс

тем, что закончил миску с чёрным хлебом,

я попытался вспомнить тёмный лес,

в которым был, но часто будто не был

И мне пришло, что в образе волка́

лежу на жёлтой снеговой поляне

и маленькие два моих глазка

наведены на что-то вроде лани

то маленькая козочка дрожит течёт

мочой от глаз моих прикосновенья

и раздражающий тот запах бьёт

и вспомнил вкусы того я укушенья.

III. «вошла мне в комнату жена моя…»

вошла мне в комнату жена моя

она день служит, книгами торгуя

когда же ночь посмотрится в жилья,

друг к другу лезем мы, потребность чуя

и обнимаемся, и я в неё кладу

кусок себя, торчащий из-под паха

у ней горячее внутри найду

и то бесстыдство ночью из-за страха

Когда сегодня я лежал потом

облитый после всех объятий потом,

то кое-что я вспомнил со стыдом

Давным-давно в три года

от роду… там, где дремота…

мы в доме офицерском тогда жили

Второй этаж и комнаты большие

и много там детей и взрослых, и простых

и бы́ла Ида среди них

Она ходила в школу уж тогда

иль во втором, иль, может, в третьем классе

отец её был старый офицер

пирожные печёт и торты часто

и часто ходит с женой на концерт

И вечерами вот в такое время

когда их ремонтируют рояль

и пахнет он столярным театральным клеем

и кружева висят у них все вдоль

Тогда та Ида и её подруга

приводят мальчика меня к себе

и двери запираются на ключ, с порога

они снимают всё, что на себе.

Я помню в той дремоте на кровати

на край ложились кверху животом

и ноги раздвигали свои вместе

и заставляли тыкать там карандашом.

Он был огрызок синий или красный

я помню ног отчётливый развал

я чувствовал, что этот жест опасный

и карандаш со страшностью втыкал.

Они переворачивались также на живот

и подставляли зад карандашу

Я это помню жёлтый лампы свет

и клеем я, и пирогом дышу.

Затем меня в кружа́ва пеленали

и малого и требовали, чтоб

я им показывал то, что скрывали

ребёнка брюки в глубине своей.

Потом иду — родители — мне страшно

Не помню, как кончалося тогда…

Лежу. а обернусь…жена… белеют чаши

больших грудей и с губ течёт вода

А что у ней в тот жёлтый свет случалось

и позже за её за тридцать лет

кого ей принимать в себя досталось

но спит она. и мне покоя нет.