все углы

это первое дело моё:

тканей вид и тепло

Как приехавший из деревень

я стою возле них целый день.

«Я прошу вас завернуть в бумагу…»

Я прошу вас завернуть в бумагу

этих ёлочных игрушек струи

Мамочку порадую печально

подарив ей ёлочку сквозную.

Принеся обвязанный верёвкой

дерева хороший тёплый труп

чтобы братики и мамочка, сестрички

поздравляли целовали друга друг.

Мы поставим в уголок на коврик

напечём мы белых пирогов

и посыпем сверху их вареньем

разломи́м на множество кусков.

Дети, дети, цапайтесь за ручки

Круг! пошёл по стрелке часовой

Мамочка, сестричка, братик, Пучка

топайте, притопайте ногой.

Синие штанишки замусоля,

притащился младший наш герой

и слюна по розовому полю

его курточка вязалкой кружевной

Ждём его, не поднесли ни капли

мы варенья к твоим ртам

он подходит отмыкает губы

в это время раздаётся — Бам!

Все переместились, закричали

Мамочка взметнула юбки край

стала горделиво улыбаться

В животе лежал ещё один

На балкон ли что ли побежать

ветер зимний ноги жмёт руками

В комнате фигурки говорят

Девочки блестят чулками…

Между тем, как служил, как мечтал

I. «Между тем, как служил, как мечтал…»

Между тем, как служил, как мечтал

то его пыл щеки́ догорал

и он сделался с белым лицом

хоть рождён был здоровым отцом

Одеялу он ворс отсидел

Каждый вечер и ночи кусок

и от лампы он слеп и болел

и тоньшал его прежний костяк

Как известно, занятье читать

человеку так сил уменьшает,

что он делается невелик

слаб и телом всегда усыхает.

Что спасти нас от смерти, что нас

он искал тот ответ на страницах

Никакой не нашёл он состав

До сих пор он сидит и труди́тся.

II. «Ночь одна… старый стол и чужой…»

Ночь одна… старый стол и чужой

Наш жилец стул подвинул, шагает

голова его мажет стену

его тень потолок задевает

и картонка над лампой дымит

огражденье для лишнего света

на поверхности сто́ла открыт

том давно неживого поэта.

Там средь умыслов всяких и мечт

средь желаний земных и понятных

вдруг какая-то бледная мощь

внутри нескольких песен заметна.

Этот круг, этот круг он не прост

этот обруч имеет причину

он почти это дело узнал

и тем самым приблизил кончину.

«лучше б я не восстал из живых…»

лучше б я не восстал из живых

лучше я бы под вишней лежал

Этой вишней старинных кровей

беломраморной мудрости ласк

Ах, зачем отступился от ней

и ушёл, и восстал из живых

Разве плохо жужжанье пчелы

и подстилка из трав молодых

И средь травок ползущие три

муравья в беспредельном лесу.

Стали думать они, обходить

мои пальцы, куда их девать.

«Мне зал приходит потною зарёй…»

Мне зал приходит потною зарёй

весь оголённый содранный до мяса

Торчит лишь посередине гнутый столб

да арифметика валяется для класса.

Порой мне кажется, что сторож там сидит

и головою видит, водит, водит

Он этим доказует то, что спит

что стар, что слаб, что смерть его находит.

и я крадусь, и рот мой так большой

и через ноги я переступаю

затем я мел краду — мешок пыльно́й

скелеты анатомии ломаю

и собираясь уже уходить

и руку прихватил я костяную

как вдруг шаги звучат, ах, как мне быть

мечусь я в зале, прячусь и тоскую…

И входит он. Его глаза слепы

он спит, но движется прямой походкой

туда, где свалены отжившие столы

и я притих за ихой огородкой.

Руками извивает воздух он

и цапает он жёлтыми ногтями

и скрытые за веками глаза

а я умру в том зале за столами.

Зачем полез, зачем пошёл, пошёл

Сейчас задушит, кровь под кожей встанет

Всё ближе… ближе старое сукно

Вот выделка его перед глазами

Все ниточки и перехлёстки… перед глазами…

петли от пиджака, разорвано окно

и пуговицы злобными конями.

«Средь воды на милых, милых землях…»

Средь воды на милых, милых землях

вырос город в тую злую пору

Жили там другие вовсе люди

все князья, чиновники, старушки

Они к нам относятся, как к Риму,

вымершие скорбные этруски

и в пропорции такой бессильной

проживает современный русский.

«Радуясь и вольно размышляя…»

Радуясь и вольно размышляя

жизни под небесным потолком

с ужасом я часто признаваюсь

что боюсь момент, когда умрём.

Что боюсь к кровати подходящей

и болезни, и её конца

Даже если он совсем счастливый

нового не избежать лица.

И всё ближе, ближе к тем последним

и застывшим роковым чертам.

и в могилу я пойду — смешной чиновник

трогательный мелкий человек.

«Помню первые поэмы…»

Помню первые поэмы

и зимы вокруг морозы

Привлекали меня те вопросы,

что стояли