class="p1">— Да, она вылетает немедленно, — не дожидаясь дочкиного согласия, выпалила Наталья Ильинична, обладавшая кошачьей реакцией.

— Я никуда не поеду! — ответила Настя, когда трубка уже засипела междугородними помехами, сердечно прощаясь. — Мой ответ — «нет»!

Отлету предшествовала целая ночь истерик и обсуждений.

— Я не хочу, чтобы Бараненок просил за меня! Это унизительно!

— Подумай, Настя, какой Бараненок, ты что… Я узнавала, он — лишь мелкая шишка в Министерстве машиностроения, заместитель начальника отдела, что ли… Да на телевидении он ничего сделать не может!

— Это не важно! Здесь все вообразят — весь город, и знакомые, и незнакомые, — что только благодаря ему меня взяли обратно… Бред какой-то! С ума сойти: протекция Бараненка, этого толстого недоумка, который вечно потом воняет! Невыносимо!

— Не нужно слушать сплетни, Настя. Ты едешь, потому что тебя пригласили!

— На каких условиях пригласили? Что они от меня хотят?

— Никогда не узнаешь, пока не попробуешь, — рассудил Андрей Дмитриевич, метавшийся — морально и материально — между женой и дочерью.

— Настя, дважды на такое место не зовут, — на излете спора заметила Наталья Ильинична, совершенно обескровленная яростным сопротивлением дочери. — Будешь потом всю жизнь локти кусать!

— Лучше всю жизнь кусать локти, чем хотя бы однажды унизиться перед Барановыми, — с надрывом проговорила Настя.

И отправилась собирать вещи.

Глава 5

Гадая, что произошло во время ее отсутствия, Настя вылетела в Москву. Что-то все не сходилось в ее рассуждениях, пасьянс не складывался, пазлы не сцеплялись в выпукло-ребристый, знаменитого пейзажиста ландшафт, то в картинке все что-то мешало и выпирало из нее, то при рассмотрении в ней обнаруживались лакуны и пустоты, провалы и бездны.

Может быть, Шумскому стало стыдно за свое непротивление злу насилием… Может быть, Макухина поняла, что никакой «джинсы» на самом деле не было… Может быть, Гагузян, разглядев ее великие дикторские задатки, лично бросился на амбразуру начальственного гнева…

Дядя Захар при встрече был приторно любезен. Он даже сердечно приобнял Настю, вводя ее в знакомый предбанник.

— Что же ты сбежала, дурочка! — В его голосе звучала отцовская нежность. — Тебя искали в Москве, не нашли… Вечерние новости у нас сейчас не прикрыты, возьмешься, надеюсь?

— Я же здесь, — надменно буркнула Настя, собираясь быть гиперосторожной со своим покровителем.

— Конечно, без моего содействия тебя нипочем не нашли бы! — торопливо заметил Шумский, снизив голос до интимного шепота. — Ведь это я настоял на твоей кандидатуре… Конечно, кое-кто возражал, пришлось стукнуть кулаком по столу… Сама понимаешь, желающих много, а должность одна. Ну, точнее, две…

Взглянув на маленький кулачок, обметанный рыжей порослью и обсыпанный ржавым пигментом, Настя оскалилась настороженной улыбкой, которую при желании можно было счесть благодарственной. Кажется, добрый дядюшка хотел увидеть на ее лице признательность, вводил в неоплатный долг, — он как будто дальновидно рассчитывал на будущую власть своей протеже, которая ему может пригодиться — и власть, и протеже…

Они вошли в кабинет, дверь которого ранее украшал красочный логотип «Побудки», а теперь на ней висела наспех отпечатанная табличка «Вечерние новости», что свидетельствовало если не о неотвратимости происшедших здесь перемен, то хотя бы об их радикальности. Га-гузян встретил Настю как старую знакомую, и притом знакомую любимую — что было немудрено, если вспомнить те его пассы и жесты, которыми он не то обвораживал девушку, не то мутил ей голову во время недавнего производственного тет-а-тета.

— Куда же ты запропастилась, Плотникова! — воскликнул он, с неожиданной галантностью припадая к девичьей руке. — Мы тебя искали по всей стране!

— Меня уволили, если вы помните, — тоном оскорбленной невинности заметила Настя.

— Того, кто тебя уволил, тоже уволили. — Дернув заволосатевшей губой, Гагузян расцвел кривой, как ятаган, янычарской усмешкой.

«Макухину уволили?» — удивилась Настя, наружно не выказывая ни удовлетворения, ни сожаления. Неужели беспринципную финансистку уволили из-за нее? Хотелось бы в это верить…

— Блок наших вечерних новостей рассчитан на двадцать две минуты, — информировал Гагузян новую ведущую, вводя ее в курс дела. — Пока мы планируем так: политика — пять минут, социальные новости — десять, еще пять минут — спорт, культура и что там еще найдется… Обязательный прогноз погоды. Но прогноз будет не на тебе, так что не волнуйся… Короче, основной упор делаем на социалку. Уже прикинули: планируемый состав зрителей — это пенсионеры, городские бюджетники, мелкие служащие…

— Новости для бедных, — объяснил Шумский.

Настя поморщилась. Гагузян заметил ее гримасу:

— Иначе пока не получается… Общероссийское вещание нам не по карману. Завоевание аудитории начнем с Москвы, освоим столицу — двинем дальше… В общем, думаю, ясно: ведущая новостей должна нравиться пионерам и пенсионерам.

— И всем остальным мужчинам! — подмигнул Шумский — в его тоне прозвучал двусмысленный намек.

Гагузян перебил «детского» директора, невнимательно фыркнув:

— Не думаю… В сущности, в первую очередь ты должна понравиться женщинам. Домохозяйкам. Они должны идентифицировать себя с ведущей, только тогда «новости» станут по-настоящему эффективными. Из этого следует манера подачи материала — простая, без зауми, без этих новомодных затей с множеством камер, с дешевым инфотейнментом — развлекаловкой для гурманов. Надо понимать, что обеспеченные гурманы новости вообще не смотрят, потому что для них особый шик — это не знать новостей… А почему так, знаешь?

«Действительно, почему?» — задумалась Настя.

— Потому что богатые не зависят от политической текучки. От нее зависят бедные — вот что мы должны иметь в виду.

— Короче, дешево и сердито, — пояснил Шумский.

— Скромненько и со вкусом, — возразил Гагузян.

Настя с трудом изобразила восторг: это было совсем не то, о чем ей грезилось в самолете. Правда, по сравнению с двухнедельной выдержки мечтами о провинциальном рекламном агентстве это было нечто…

— Каковы будут ваши условия? — спросила она дерзко, как учила ее мама, потому что надо помнить: кто ничего не просит, тому ничего не дают, времена дешевой булгаков-щины канули в Лету, в наше циничное время бессребреников не любят, нестяжатели в нем не выживают.

Гагузян белозубо сверкнул ятаганской улыбкой, надвое располосовавшей лицо:

— Диктуй свои условия. Я весь внимание!

Заносчиво вздернув подбородок (от страха), Настя швырнула ему в лицо отливавшую металлической чеканкой фразу:

— Пять тысяч долларов в месяц, я думаю, мне хватит…

Именно эту гипотетическую сумму озвучила Наталья Ильинична, придя к ней совершенно умозрительно, в отрыве от реальных московских заработков.

— Две. Плюс служебная квартира, в перспективе — машина с охраной.

Пришлось согласиться.

— Итак, начинаем работать! — поднялся Гагузян, завершая аудиенцию. — Через две недели — первый