Обработка поступающей информации отяжеляет его, оно «утомляется», из-за чего затруднён выбор. Многое помещается в подсознание — «на доработку». А кое-что задерживается там навсегда. По этой причине возможно прекращение выбора. Тогда сознание на чём-нибудь «устанавливается», «фиксируется», предположительно, в том характерном виде, как это происходит с магнитной стрелкой, указывающей на «север-юг».

В первую очередь и в наиболее «плотном» исполнении такая фиксация проявляется на абсолютном. И, само собой, это абсолютное — не материальное, не материя, а только духовное, уже вызревшее до состояния полнейшей своей отвлечённости в условной среде, где определённое просто не может существовать.

Освобождение, благодаря которому возможны «итоги» подобного рода, — это развал до основания и «вещественного», материального, и фактического духовного. Или ещё иначе: как и материя, так и абсолютное духовное — это есть полностью «реализованная» свободность. И речь идёт уже только о тех «потерях», которыми должен сопровождаться этот процесс их наступления для обеих субстанций. О «потерях», необходимых, так сказать, при «конструировании» их «будущего», которое одновременно может являться и «настоящим».

И вот здесь выясняется, что «потери» в обоих случаях разные. Материальному, чтобы перестать им быть, нужно оказаться в полнейшем физическом «вакууме», «отвлечься» ото всего, что может связывать его с материальным же: от притяжения, слитности (сцепленно-

сти), своего воздействия на окружающее, от способности передвигаться в пространстве и расположения в нём, от распада и т. д. В таком наборе трансформация, конечно, невозможна.

По-другому обстоит дело с духовным, если оно имеется в наличии — «конкретно», фактически.

Конструирование из него абсолютного не требует собственно «потерь», а заключается только в переходе к более широкому обобщению. Устраняется, как и у материального, лишь информативное, но за этим не тянется шлейф непреодолимых зависимостей. Проще говоря, к своему концу, в предел абсолютного фактическое духовное может перетекать, не испытывая страдательности: достаточно чтобы головной аппарат не был лишён функции выбора, был занят выбором «цели» и «лишнее», «утягивающее назад», оно же — информативное, уступая дорогу, отпадает как бы само собой.

Именно эта особенность абсолютного духовного должна лежать в основе богостроительства. Поклонение божественному, будь оно в единственном числе (деизм) или в виде политеизма или пантеизма, хотя и возникает под влиянием конкретной чувственности (беспокойства, недоумения, страха, растерянности, умиротворённости и проч.), но оно всегда как бы взято готовым, благодаря чему создаётся впечатление, что это готовое никогда не было связано с предыдущим.

Тем самым образуются предпосылки усиленного эмоционального «влияния» божественного.

Таинство «влияния» достигает наибольшей силы в единобожии, и это не случайно, поскольку такая форма верования имеет дело с абсолютным духовным в его субстанциальном значении, где образующее «конкретное» или фактическое полностью размыто и тем самым «очищено».

Это совершенно голый «предмет», всего-навсего идея, пригодная для обозначения безграничного, неощутимого ни в чём. Как известно, только в пределах такой степени обобщённости она приобретает свойство «недвижно» и напостоянно закрепляться в сознании (идея-фикс); в ней удобно «размещать» непонятное самого бескрайнего масштаба, каковым и становится божественное, по утверждениям верующих, «повелевающее» и «владеющее» всем миром, включая и человека.

Само же «размещение» идеи-фикс, как и при формировании любых обобщений, не может быть субъективным или частным, — это производное от большого множества представлений, находившихся или находящихся в обороте в процессе духовного общения между людьми.

Касаясь наших представлений, их роли и огромной значимости в нашей жизни, очень важно разобраться также с процессом «укрощения» силы освобождения в области духовного.

Если необходимо, чтобы свободное не «растворилось» в абсолютном (когда был бы уже и «чистый» хаос), ему не обойтись без ограничений. Другими словами, в чём-то конкретном должно быть наличие как «освобождения», так и противодействия ему.

Пояснить такую обязательную функцию ограничивания свободного можно на примере работоспособности нашего мыслительного аппарата — того «естественного» «конвейера», где хаос в буквальном смысле слова оказывается прочно заблокированным ограничениями.

Схематично это выглядит так:

Информативное, которое «закладывается» в понятия из наших представлений, не может быть «вообще», «нейтрально» — вне своей формы. Но так как форма постоянно должна «растекаться», как бы тем самым давая дорогу «освобождению», то в таком «естественном» виде она непригодна к закреплению в понятиях, в сознании.

Чтобы «остановить» и «удерживать» «растекание», нет иного способа, кроме образования («изготовления») догмы, шаблона. В целях наглядности можно иметь в виду аналогию с удержанием раскалённой плазмы в магнитной «ловушке» или что-то подобное.

В акте закрепления представляемого должна, видимо, «умещаться» очень большая часть энергии мыслительной работы, и она направлена, безусловно, к «выпеканию» догматического. Это заставляет рассматривать догму в области духовного как необходимейшее условие, при котором только и возможна инсталляция чисто физического в чувственное и, как в его наивысшее выражение, — в понятие.

Проявляясь как доминанта, работа по сотворению догматов не прекращается уже и в понятиях, — почему в них и возможны широчайшие градации обобщённости — как определённые, задогматизированные «ступени» представляемого.

При такой «технологии» образуется незаметная человеку «тихая» гармония его ума… Тут же происходят и разного рода уконцентрирования мыслительных действий, когда, скажем, некоторые догматы становятся как бы «отвердевшими».

Загадка здесь часто кроется в том, что «твёрдое», как понятийное, может быть и самостоятельным, а может и просто удобно «укладываться» в чём-то уже существующем, но — с более широкой амплитудой обобщённости. Ввиду этого любое понятие, если его переполнить смыслом или, наоборот, смыслом недополнить, способно оказаться «маленькой» идеей-фикс и будет уже «затвердевшим». Что одновременно не помешает ему также быть «растащенным» под воздействием необоримого «растекания» формы — того самого «освобождения», при котором смысловой наполненности понятия, а, стало быть, и — сущему, не суждено оставаться неизменным.

В самом же широком значении догматизация есть тот процесс, без которого все прочие мыслительные действия становились бы не нужны, так как не могли бы возникать ни понятия, ни, конечно, слова. И по существу и те и другие, каждое индивидуально являют собою только «затверделости» приобретаемых и весьма искусно «удерживаемых» представлений.

Это, кстати, приложимо и к «остальному» миру живого (помимо человека), где информативное, как представление, как «знание», «продвигаясь» по физиологии, так же облекается в догмы, а далее — в различные формы общительности (коммуникативные или контактные звуки, шумы и т. д.).

Как производное от представлений, догматическое, — и это, полагаю, нисколько не противоречит формальной логике, — уже не может не иметь строгой своей направленности — быть превращённым в намерение и в конкретный поступок, но — только ещё не завершённые, «вызревающие», — в их самую надёжную потенцию. И хотя «реализация» намерения или поступка проявляется уже вслед за понятиями и словами, однако, поскольку раньше задачей было только «удержание» сущего и она сводилась лишь