вслед за правительственной. Н.Н. Кутлер напоминал, с какой энергичностью совсем недавно глава судебной комиссии Шубинский ратовал за упразднение волостного суда. Его можно упрекать в излишней резкости, в отсутствии надлежащего беспристрастия к оппонентам, но всем казалось, что он действует с полной откровенностью и чистосердечностью. Между тем, когда Госсовет просто отбросил думский законопроект, тот же Шубинский «первым спешит присоединиться к инициативе, уничтожающей всю работу ГД»[901]. Итоги вновь подводил министр юстиции Щегловитов, только теперь они также выглядели иначе, чем в первые слушания. Министр одобрил осторожность и осмотрительность, напоминая, что среди крестьянства немало приверженцев волостного суда. Работу же Госсовета по сохранению этого института в преобразованном виде назвал заслугой[902], после чего 174 депутата поддержали законопроект Госсовета и только 54 высказались против[903]. Данный случай наглядно показывает управляемость думского большинства, выступавшего своего рода подспорьем для правительства.

Правда, при помощи Думы не всегда удавалось проводить намеченные планы. Например, Военное ведомство в отличие от Морского поставить под контроль не получилось, хотя была применена аналогичная тактика с активным использованием Думы. В военном строительстве тон задавали придворные круги, где солировали члены царской фамилии. Великие князья всегда считали армию своей вотчиной, а в начале XX столетия их влияние на вооружённые силы значительно возросло. И если глава российского флота вел. кн. Алексей Александрович (которого за глаза называли «семь пудов августейшего мяса»[904]) после Цусимского разгрома ушёл в отставку, то в Военное министерство, наоборот, высадился целый «десант» великих князей. Например, наиболее известный — вел. кн. Николай Николаевич — возглавлял кавалерию, имевшую в те времена стратегическое значение. Он обладал определённой харизмой, но не имел привычки работать сам, а потому постоянно находился под влиянием многочисленной свиты, особенно тех, кто пользовался его личным расположением[905]. Немногим отличался от него в этом смысле младший брат, вел. кн. Пётр Николаевич, на чью долю выпали заботы о военно-инженерных войсках. Полную профнепригодность демонстрировал и вел. кн. Константин Константинович, заведовавший военно-учебными заведениями, фактически переложивший обязанности на малокомпетентных приближённых[906]. Его острые конфликты с военным министром А.Н. Куропаткиным запечатлены в великокняжеском дневнике[907]. Исключение, пожалуй, составлял вел. кн. Сергей Михайлович, командовавший артиллерией. Он до тонкостей знал всю службу, сам побывал в роли батарейного командира и «со своим делом отлично справлялся»[908].

Следствием неудачной Русско-японской войны стала реформа управления армией, предложенная группой великих князей. Из Военного министерства как отдельный орган был выведен Генеральный штаб, что во многом повторяло прусскую систему. Там под началом императора существовал специальный военный кабинет, рассматривавший все без исключения военные вопросы; это позволяло поддерживать необходимое взаимодействие между отдельными звеньями армейской системы. У нас же координацию должен был обеспечивать созданный Совет государственной обороны во главе с вел. кн. Николаем Николаевичем[909]. Такая аппаратная позиция требовала знаний и большого опыта, коими великий князь не обладал: на заседаниях этого совета он выступал крайне путано и пространно[910]. В результате неразбериха усилилась, командование войсками было разбалансировано. Военный министр А.Ф. Редигер, сменивший Куропаткина, характеризовал Совет государственной обороны, находившийся под полным контролем придворных кругов, «лишней мебелью»[911].

Финансово-экономическое чиновничество стремилось сократить влияние придворной публики в военной сфере, используя и в этом случае Государственную думу. В нижней палате была сформирована Военно-морская комиссия, председатель которой А.И. Гучков с трибуны Таврического дворца назвал Совет государственной обороны «крупным тормозом всякого улучшения в военном деле»[912]. «В тот момент, когда надо сосредоточить всю силу мысли, всю силу воли во главе армии, мы расщепили её, мы распылили и эту мысль, и эту волю…» — заявил лидер октябристов. Образовали Совет государственной обороны, выделили Генеральный штаб — «вот эти два учреждения и разделили власть Военного министра, обессилили и обезличили его»[913]. Самую яростную критику Гучков обрушил на великих князей, стоящих во главе важных военных отраслей: управление из-за этого дезорганизовано; оно носит на себе отпечаток их положения и «связанной с ним фактической безответственности»[914]. Выступление главы Военно-морской комиссии произвело эффект разорвавшейся бомбы. Вел. кн. Николай Николаевич с возмущением писал Николаю II, что, хотя речи депутата не значимы для военных, тем не менее впечатление от выступления Гучкова налицо: престиж и доверие к великим князьям подорваны окончательно[915]. Конечно, не было секретом, что за этой речью стоял премьер Столыпин. Полностью солидарен с ним был и военный министр Редигер. В своих мемуарах он писал, как его раздражало, что каждый великий князь стремился «выкроить себе автономный удел, и от него не только не было возможности избавиться, но даже не было возможности добиться чего-либо, ему не угодного»[916]. Редигер позволил себе не опровергать высказанное Гучковым, и это молчание стоило ему дорого: на своём посту он оставался менее года, поскольку Николай II посчитал, что министр «не защитил честь армии»[917]. От Гучкова же (через премьера Столыпина) император потребовал извинений, которые тот и принёс[918]. В качестве компенсации от правительства Гучков получил место в правлении крупного питерского Учётно-ссудного банка, тесно связанного с финансовой бюрократией[919]. Тем не менее главное было сделано: Совет государственной обороны упразднили, и военный министр смог вздохнуть свободнее[920].

Пришедший на смену Редигеру В.А. Сухомлинов также считал сдерживание великих князей необходимым для оздоровления армии[921]. И хотя это вполне отвечало интересам финансово-экономического блока, отношения с ним у нового главы военного ведомства не заладились. В отличие от морского министра Григоровича он на сотрудничество не пошёл. Так, Сухомлинов ополчился на сенаторскую ревизию Н.П. Гарина, поддерживаемую Столыпиным. Она начинала с интендантских проверок, а затем приступила к обширным обследованиям военного хозяйства: канцелярию гаринской ревизии и по штату сотрудников, и по количеству расследуемых дел даже сравнивали с министерством[922]. Противодействовал новый военный министр и ещё четырём дополнительным ревизиям по различным военным округам, включая Киевский, где он ранее был командующим. Сухомлинов сумел исходатайствовать у Николая II сворачивания их работ к 1 июля 1910 года[923]. К тому же вскоре в правительстве разгорелся его серьёзный конфликт с Коковцовым. Подробности их разногласий на почве выделения кредитов достаточно хорошо известны[924]. Буквально ни одно заседание кабинета не проходило без стычки между ними, иногда в весьма острой форме[925]. Госдума, со своей стороны, поначалу встретила назначение Сухомлинова благожелательно. И октябристам, и даже кадетам поначалу импонировало его намерение противостоять великим князьям[926]. Однако в