Далмаций-мл. и Ганнибалиан были сыновьями Флавия Далмация, который, как мы видели выше, занимал важное место при дворе своего августейшего брата. Это может объяснить, почему именно на них остановил свой выбор Константин Великий, однако не выявляет причин, которые вообще заставили его кооптировать во власть племянников. Однако традиция о них, если не говорить о факте провозглашения, весьма скудна. Евтропий отмечает «прекраснейшие задатки» Далмация и указывает, что он был «схож с дядей» (Brev. X.9.1). Этими «задатками» мы можем объяснить тот факт, что Далмацию была поручена оборона столицы со стороны Дуная[501]. Однако сообщение Евтропия, озвученное через 30 лет после смерти Далмация, уникально – традиция никак не подтверждает его. Более того, никакие задатки не могут внятно объяснить, почему Константин передал свое главное детище – Константинополь – племяннику. Еще Э. Гиббон отмечал[502], что с введением племянников в число наследников Константин рисковал семейным спокойствием. Экзотично (но вряд ли серьезно) мнение Буркхардта[503], считавшего, что император передал город нейтральной фигуре и подготовил площадку для будущих столкновений между своими сыновьями, которые считал неизбежными.

Персона второго племянника освещена еще более скудно, однако вряд ли будет ошибкой связать его титул с подготовкой Константина к персидскому походу[504], о котором сообщают Аврелий Виктор (De caes. 41.15–16), Евтропий (bellum adversus Parthos (sic!) – Brev. X.8.2), Иероним (Chron. p. 192 x) и следующий за ним Орозий (Hist. VII.28.31 = Origo 6.35). Хотя Псевдо-Аврелий Виктор уточняет, что сферой власти Ганнибалиана должна была быть Армения и окружающие ее земли, все же его статус неясен. Армения в указанный период была союзным Риму государством, где имелся правитель из династии Аршакидов. Пасхальная хроника отмечает, что Ганнибалиан, получив титул «царя» и пурпурную хламиду[505], был послан «в Кесарию Каппадокийскую» (Chron. Pasch. s.a. 335), которая располагалась довольно далеко и от Персии, и от римско-армянской границы. В этой связи предположим, что он был занят организацией грядущего похода, который и должен был, собственно, определить его статус. Монеты, содержащие его портрет, изображают также персонификацию реки Евфрат[506], что конкретизирует сферу его власти. Из сообщения Анонима Валезия мы также видели, что за него была выдана дочь императора Константиана (sic). Нарративная традиция фиксирует двух дочерей Константина – Константину (Констанцию)[507] и Елену; очевидно, что Аноним Валезия говорит о первой, искажая ее имя. Значимые эпизоды ее биографии относятся уже ко второй четверти IV века; из всей массы свидетельств обращает на себя внимание сообщение Филосторгия, которое мы считаем нужным привести полностью:

«…Констанция (sic), вдова царя Ганнибалиана, страшась, как бы тиран Магненций не захватил всю полноту власти, провозгласила цезарем одного из военачальников, некоего Ветраниона. Кажется, она могла так поступить, потому что их общий отец (т. е. Константин Великий, отец Константины/Констанции и правившего тогда императора Констанция. – И. М), еще когда был жив, увенчал ее диадемой и провозгласил августой. Констанций, узнав об этом, тут же посылает Ветраниону диадему.» (Philo-storg. Hist. Eccl. III.22, p. 49).

Если не брать во внимание случаи, когда императорские дочери становились августами благодаря браку с наследником императорского титула, то случай этот – уникальный. Выходит, что «царь царей» был женат на римской августе. Можем ли мы верить уникальному сообщению[508] Филосторгия? Справедливо замечание К. Холума и Й. Винанда об отсутствии нумизматических свидетельств титула дочери Константина Великого[509]; эпиграфика также молчит на этот счет. Как итог – попытки проверить факт провозглашения по другим источникам не имеют смысла, потому попытаемся проанализировать информацию нашего автора. Мог ли Филосторгий запутаться в терминах? Использование латинского термина (айуоиота), а также указание на диадему свидетельствуют, что Филосторгий понимает, о какой по значимости церемонии и о каком титуле он ведет речь. Замечание К. Холума, считающего использование диадемы явным анахронизмом, мы вынуждены отвергнуть: оно опровергается использованием диадем Еленой и Фаустой, которые Холум безосновательно считает элементом украшения без всякой смысловой нагрузки[510]. Таким образом, Филосторгий опирался на какую-то традицию, согласно которой дочь императора Константина Великого получила в период между 335 и 337 гг. титул августы.