Мы должны подвести итог нашему рассмотрению династической политики Константина Великого. В первую очередь вся сумма династических построений, осуществленных Константином за тридцать лет своего правления, дает нам право говорить о том, что это был именно самодостаточный вектор внутри его деятельности. Таким образом, само понятие «династическая политика» имеет право на существование. Определить ее мы можем как сумму мероприятий, направленных Константином на легитимацию своего положения (галерея предков – Клавдий Готский и его «генеалогия»; Констанций Хлор) и обеспечение своего «бессмертия» (в политическом и идейном смысле). Последнее обстоятельство – по-своему уникальный момент в политической истории Римской империи – было реализовано в том числе через стереотипные имена и официальную императорскую иконографию. Однако прежде чем подводить общие итоги об особенностях династической политики Константина Великого, ретроспективно рассмотрим ее в последовательности.

С хронологической точки зрения Константин Великий был преемником тетрархии Диоклетиана. И если ряд мер по организации жизни государства позволяет говорить о том, что он выступал ее наследником[533], то в вопросах организации идейных принципов, на которых стояла императорская власть, Константин – как политический феномен – стал итогом кризиса системы тетрархии. Диоклетиан, как мы видели, установил тетрархию на несколько идеалистических принципах: государством управляла коллегия из четырех соправителей, которая была основана на принципах взаимного согласия и которая должна была подвергаться ротации через определенные промежутки времени (20 лет). Само включение в состав императорской коллегии осуществлялось по принципу выбора «наилучших». Нельзя не увидеть здесь определенной отсылки к политической практике династии Антонинов. Четыре соправителя, по сути дела, утрачивали свою индивидуальность – что хорошо видно на примере иконографии времен тетрархии[534] – и фактически отказывались от возможности утвердить у власти свою семью (в лице своих сыновей[535]). Однако вряд ли такое положение дел, установленное не имевшим сыновей Диоклетианом, могло устраивать его соправителей, каждый из которых имел сына (Максимиан Геркулий – Максенция; Констанций Хлор – Константина; Галерий – Кандидиана). Как следствие, тетрархия внутри себя содержала элементы, которые неминуемо должны были привести ее к распаду. Особенно ярко тенденцию к «несогласию» (вопреки принятому внутри тетрархии положению о «согласии» императоров) выразил Констанций Хлор, о чем мы подробно говорили в своем месте.

Начало кризиса и падения тетрархии, вопреки распространенному мнению, следует датировать не приходом к власти Константина[536], а весной 305 года, когда занявший (практически, но не формально) положение Диоклетиана Галерий привел к власти своих протеже, один из которых – Максимин Даза – был его (кровным?) родственником. Провозглашение Константина, как мы видели, было совершено при поддержке (степень которой является дискуссионной) его отца, Констанция Хлора.

Корни династической политики Константина Великого берут начало в его попытке утвердить свое положение. Первым делом он легитимировал свой императорский титул (в формате младшего соправителя, цезаря) через обращение к Галерию, который на тот момент выступал (и с идейной – как преемник Диоклетиана, и с формальной – как senior augustus тетрархии – точек зрения) гарантом тетрархиальной конституции. Однако наряду с этим обращением к конституции тетрархии, которое было призвано закрепить успех Константина и обеспечить ему мирное сосуществование с Галерием, он выдвигает и другой весомый аргумент – преемственность своему отцу. Последний оказывается обожествлен и прославлен монетной чеканкой. С чисто практической точки зрение это позволило ему закрепиться в Галлии и Британии (где Констанций Хлор был популярен); однако более важно, что преемство выгодно выделяло его на фоне принципов тетрархиальной конституции, согласно которой безродный и обезличенный император являлся орудием в руках божества (Юпитера или Геркулеса[537]).

По мере того как политическая система, стоявшая на принципах тетрархиальной конституции, все больше деградировала, Константин все дальше от нее удалялся. В 307 году он заключает союз с вернувшимся к власти сооснователем тетрархии Максимианом Геркулием, которого признает auctor imperii и от которого получает титул августа. Этим жестом Константин фиксирует окончательную неспособность Галерия выполнять функции гаранта тетрархиальной конституции. Однако, разумеется, сам он не стремился утверждать ее; данная политическая акция была мерой, направленной на легитимацию положения в условиях утраты авторитета существующими политическими центрами. Окончательно конституция тетрархии оказалась попрана в 308 году с привлечением к власти Лициния сразу с титулом августа – с этого момента Константин мог считать себя свободным от всякой связи с ней. Собственно, после этого он берет курс на выстраивание галереи предков, которые должны были бы упрочить его положение в рамках новой – сугубо династической – парадигмы. Отметим, что распад тетрархии спровоцировал целый ряд узурпаций, одной из которых было провозглашение Максенция. Последний так же, как и Константин, имел статус августейшего сына. В перспективе на подобный статус могли претендовать сын Галерия Кандидиан и сын Флавия Севера Севериан. В этой ситуации Константин вписывает в свою родословную еще одного августейшего предка – Клавдия Готского. Последняя фигура обладала достаточной популярностью при некоторой смутности известных биографических сведений, а также позволила Константину выпутаться из необходимости апеллировать к деятелям эпохи тетрархии. Таким образом, Константин среди своих современников выступил новатором: он легитимировал свое положение через кровнородственную связь и, когда это стало своеобразным политическим трендом, первый же «удревнил» свою генеалогию. Предки, впрочем, не должны были заслонять его фигуру, потому обращение к их именам не носило постоянного характера; после прекращения споров о легитимности (в силу истребления большинства претендентов) о них вспоминали лишь в связи с необходимостью утвердить тезис о благородном происхождении младших членов династии.

Следующий этап – это время совместного правления Константина с Лицинием. Шаткий мир, прерванный двумя военными конфликтами, не мог внушать надежды обоим императорам, в связи с чем они стремятся упрочить свое положение. Константин, еще в момент противостояния с Максенцием, заключил с Лицинием союз, обеспеченный браком последнего на сестре Константина, Констанции. Династический брак, на первых порах обеспечивший Константину стабильность на этом политическом фронте, вскоре оборачивается для него крупной неудачей – у Лициния появляется порфирородный сын (Лициний-мл.). Рождение таких детей становится политическим трендом этого периода, и Константин – в силу объективных причин (брак с Фаустой не приносил сыновей в период 307–316 гг.) – оказывается в трудном положении, но все же не выпускает инициативу из своих рук. Путем династических (выдача второй сестры, Анастасии, за некоего Бассиана с возвышением последнего в перспективе) и дипломатических мер он вызывает Лициния на конфликт. Обзаведясь все же порфирородным сыном (Константин-мл.) во второй половине 316 года, он закрепляет свое положение 1 марта 317 года выдвижением двух сыновей – Криспа и Константина-мл. – на позицию цезарей. Их положение подкрепляется генеалогическими аргументами: в числе их предков – Констанций Хлор и Клавдий Готский, а Константин-мл. имеет также деда – Максимиана Геркулия. Лициний, выдвигая своего сына Лициния-мл., не мог противопоставить никаких соразмерных аргументов; более того – по материнской линии его сын имел самое прямое отношение к дому Константина[538]. Здесь Константин вновь одерживает статусную победу, которая только подкрепляется рождением у него и его жены Фаусты сыновей Констанция и Константа.