мной ради памяти отца.

– Нет. У меня лишних денег нет. Люди приносят заклады, если у меня не будет наличных, пойдут к другому ростовщику.

– Тогда отдай мне портрет отца. Он принадлежит нам обоим. Я его продам и отдам тебе половину денег.

– Ты рехнулся?

– Сашка, Сашка, мне очень нужны деньги. Дай хоть что-нибудь.

Александр открыл спрятанный за портретом отца несгораемый шкап и достал оттуда две «катеньки».

– Прибавь ещё…

– Нет.

– Ну, хоть на этом спасибо!

Штабс-капитан выскочил из квартиры, ни с кем не простившись. Прокопий опять попытался напомнить про долг, за что получил в рыло.

К ювелиру пришлось идти пешком. Тот был безжалостен:

– Не отдам я эти серьги за двести рублей. Про четыреста пятьдесят ещё можно потолковать…

– Оставшиеся двести пятьдесят я занесу завтра.

– Прекрасно! И сразу получите серьги.

У Чванова чесались руки выхватить шашку и разрубить проклятого немца напополам. Он с трудом себя сдержал. Ведь в лавке кроме хозяина находилось с полдюжины приказчиков, они бы его скрутили и сдали полиции.

– За двести могу предложить вам вот эти сережки. – Ювелир открыл одну из витрин.

– Нет. Других не надо, – плюнул на пол Чванов и вышел вон.

На Большой Морской всегда стояли лихачи. Штабс-капитан подошел к одному из них, одетому в молодцеватый темно-зеленый кафтан и франтоватую голубую шапку, Егорке:

– В долг отвезешь?

Лихачи прекрасно знали, что постоянно кутящие клиенты иногда садились на мель. Но когда с неё выплывали, а это случалось, всегда щедро отдавали долги. Поэтому, улыбнувшись белоснежными зубами, пригласил:

– Само собой? На Крестовский? К Любаше?

Чванов, усаживаясь, кивнул.

В трактире его встретили как дорогого гостя.

– Отдельный номерок? Как всегда? – спросил одетый во все белое половой.

– Любаша где?

– Любовь Ивановна поёт.

– Где?

– В пятом нумере.

– Кому?

– Какой-то новый саврас.

Саврасами называли юношей из купеческих семей. Чванов без стука вошел в номер. Любаша как раз заканчивала его любимый романс под аккомпанемент семиструнной гитары:

Сладкою речью сердце сгубил он,

Нет, не любил он, ах, не любил он меня.

Чванов всегда, слушая этот романс, шептал:

– Он не любил. А я, я люблю. Больше жизни люблю, Любаша.

С последним аккордом он выскочил в центр комнаты и стал хлопать. Саврас, сидевший на диване, устланном подушками, испуганно уставился на него. Люба обернулась:

– А, Толик. Не ожидала тебя здесь увидеть…

Чванов оторопел:

– Что значит, не ожидала?

– Миль пардон, месье, мы на секунду, – послала она воздушный поцелуй саврасу, другой рукой схватив Чванова за китель. – Давай выйдем.

Они вышли в коридор:

– Гена-фактор рассказал мне, где ты вчера раздобыл денег на ожерелье.

Факторами называли комиссионеров. Один из них, Геннадий Иванович Кривецкий, действительно вчера помог Чванову в поиске кредитора, за что получил от него две тысячи наличными.

– И что?

– Думаешь, я буду носить тебе пирожки в долговую тюрьму? Прости, Толик, но раз у тебя больше нет денег…

– Что значит, нет? – Чванов достал полученные от брата «катеньки».

– Двести рябчиков! Да ты богач, я смотрю. А вот у него, – Любаша показала на дверь нумера, – миллионы. Так что проваливай, милый Толик. Мне было с тобой хорошо. Я буду тебя вспоминать. Иногда!

Певичка открыла дверь, но войти первой ей не удалось. В нумер, выхватив из ножен шашку, ворвался Чванов.

– Убью, сволочь! – кинулся он к саврасу.

Тот вжался в подушки. Чванов подлетел к нему, размахнулся, и тут между ним и купчиной встала Любаша:

– Пшел вон!

Штабс-капитан не сумел отвести удар. Сабля расколола Любаше голову напополам. Прибежавшие половые скрутили Чванова.

Дальнейшее штабс-капитан помнил плохо. Приехали полицейские, что-то спрашивали, потом отвезли на Большой проспект Петербургской стороны в тамошний съезжий дом, завели в камеру, где он тотчас рухнул на нары и забылся глубоким сном. Всю ночь ему пела Любаша про то, что он её не любил. Рано утром надзиратель отвел Чванова в камеру для допросов. Там, меряя помещение шагами, ждал незнакомый полковник.

– Что вам угодно? – спросил Чванов.

– Полковник Вздёров, военное министерство, – щелкнул тот каблуками и положил на стол, где стояла чернильница, перо и лист бумаги. – Министр велел подписать вам прошение об отставке. Число поставьте позавчерашнее.

– Зачем?

– Чтобы не позорить мундир, честь полка, честь офицера.

– А если не подпишу?

– Тогда судить вас будут военные. И тогда пятнадцать лет каторги вам обеспечены. В военных судах нет присяжных, которых можно разжалобить. Все строго по букве закона. А вот в гражданских… Там лотерея. Если честно, все в министерстве желают вам вытянуть там счастливый билет.

– Почему?

– Потому что за прошедший год из-за этой Любаши застрелилось три гвардейских офицера. Она была сущей ведьмой. Выманивала деньги, а когда их не оставалось, бросала возлюбленных.

– Не говорите так о ней. Вы просто её не знали. Лучше дайте револьвер, я застрелюсь.

– Сколько вам лет?

– Тридцать один.

– Я тоже хотел застрелиться в вашем возрасте. Потому что умерла моя невеста. Но в последний момент мне пришла мысль, что своей смертью я её не верну. Лишь доставлю горе моим престарелым родителем. С тех пор прошло двадцать лет. У меня дети и даже внук. А ещё я вывел новый сорт роз. Знаете, увлекся вдруг садоводством. Кто знает, может, именно для этого я и родился. Так что подписывайте прошение. Гражданский суд – это ваш шанс. Потому что присяжные – мужчины. Они вам будут сочувствовать. Ведь каждый из них мог оказаться на вашем месте, попасть под чары вашей Любаши.

«Боже, что я натворил? – подумал Чванов. – Говорили мне люди, что Любаша мужчин околдовывает, лишая воли. Да я никого не слушал. Потому что был всецело в её власти. Полковник прав, Любаша была ведьмой. Это надо объяснить присяжным, судье, следователю».

Он подписал прошение и поставил нужное число.

– Удачи, штабс-капитан, – пожелал полковник Вздёров.

Чванова вернули в камеру для благородных, в которой он провел предыдущую ночь. Обитали в ней ещё три человека: растратчик Пурдилов, шулер Шипинский-Семенов и старичок-нищий, представившийся князем Желнобобовым. Чванов рассказал им о своих злоключениях. Но его план – доказать судебным властям, что его околдовала Любаша, они дружно не одобрили.

– Никто тебе, милок, не поверит, – покачал головой князь.

– И что же делать?

– Прикиньтесь помешанным, – предложил шулер.

– Правильно, – поддержал его растратчик. – Лишившихся ума на каторгу не отправляют. Даже убийц.

– А куда их отправляют? – спросил Чванов.

– В дом скорби, – покачал головой старичок. – Та ещё санатория. Будешь сидеть на цепи, а на голову тебе будут лить холодную воду.

– Зачем?

– Чтобы мозги охладить.

– И сколько там сидеть?

– Ну, как повезет. Может,