— Ну да, я слышал… — прошептал барон, завороженновзирая на раскрытую коробочку у себя на ладони.

— Но ты можешь не сомневаться, — сказал Бестужеввеско. — Ты отныне — полноправный кавалер, слово князя Партского!

— Бог мой, Иван, ты настоящий друг! — пролепеталбарон в полной прострации. — Слов нет, до чего я тебе благодарен, всегда ктвоим услугам…

— Какие пустяки… — великодушно сказалБестужев. — По крайней мере, теперь я знаю, что орден достался достойномучеловеку, а не первому встречному, чьи достоинства заключаются лишь впридворной должности и раззолоченном мундире…

Видя полнейшее ошеломление — да что там, сущую очумелость —барона, столь неожиданно утолившего в очередной раз свою главную, пламеннуюстрасть, Бестужев ощутил нечто вроде легких угрызений совести: не опытногоинтригана обводил вокруг пальца, а словно бы малого ребенка обманывал.

Но тут же эти чувства улетучились. Во-первых, эта достаточноневинная мистификация была предпринята для пользы дела и никому вреда непринесла. Во-вторых, ручаться можно, что его сиятельное великолепие эмирбухарский так до скончания веков и не узнает, что некий австрийский баронрасхаживает по Вене с орденом, вручённым ему натуральнейшим самозванцем. Откудаон может узнать? Чересчур диковинное стечение обстоятельств потребовалось бы.Ну а поскольку все остальные ордена барона, несомненно, получены им законнейшимобразом, никто не усомнится и в бухарской звезде. Так что Руди до конца днейсвоих будет гордо расхаживать с орденом Благородной Бухары, никогда не узнаетоб истинном положении дел. Вот и получается, что всем хорошо, все довольны…

Оба филёра постарались на совесть — судя по их докладу, импришлось обойти не менее двух дюжин ювелирных и антикварных лавок, прежде чемотыскали два бухарских ордена. Бестужев именно их и потребовал достать хотьиз-под земли: с другими обстояло гораздо более рискованно, барон, дока в этомделе, мог бы моментально почуять обман. А касательно эмира бухарского Бестужевдостоверно знал, что тот и в самом деле по азиатскому своему характеру и незнает даже, что в передовых государствах ордена вручаются непременно ссопутствующими именными дипломами. Именно так он их и вручает: небрежно вытащивиз кармана халата — Бестужев знал по Петербургу несколько случаев.

— Господа, господа! — ликующе возгласил барон,оборачиваясь к компании. — Только что мой друг князь Иван вручил мне отимени эмира бухарского высокую награду!

И торжествующе воздел распахнутую коробочку на вытянутойруке. Посыпались поздравления — Бестужев, впрочем, подметил, что многиеукрадкой иронически переглядывались: ну конечно, барон со своей страстьюколлекционировать ордена на собственной груди был постоянным предметом лёгкихнасмешек, Илона об этом упоминала…

Кто-то закричал, что это дело следует непременно вспрыснуть,и к потолку вновь взлетели пробки от бутылок с шампанским. Бестужев скромнодержался словно бы в сторонке, не выдвигаясь на передний план. Прошло не менеечетверти часа, прежде чем он решил, что настало время действовать. К тому временикартёжники уже уселись вокруг стола и забыли обо всем на свете, кроме своегозанятия, вызванные лакеи наскоро прикрепили звезду к сюртуку барона, едва найдясвободное местечко, — и те, кто карточной игрой не прельстился, осталисьза столом, потягивая шампанское.

С долей словно бы смущения, достаточно небрежно Бестужевпроизнёс:

— Руди, я хотел бы тебя кое о чём попросить, но незнаю, удобно ли это и уместно вообще…

— Бог мой, Иван! — энергичнейше возопил барон (тои дело бросавший на свою грудь восторженные взгляды). — Мы с тобой друзьяна всю оставшуюся жизнь, ведь верно? Что тут может оказаться неудобным инеуместным?!

— Мне пришла в голову чуточку циничная идея… —сказал воодушевлённый Бестужев. — Видишь ли, я, собственно, оказался точнов таком положении, как ты сегодня… Один мой знакомый попросил у меня разрешениявоспользоваться моей здешней квартирой, чтобы побеседовать с некоей дамой очрезвычайно важных финансовых делах… Оба считаются образцами высокой морали исупружеской верности, но теперь у меня…

— Возникли сомнения? — понятливо подхватил барон.

— Да, — сказал Бестужев. — После того, что яздесь только что видел посредством аппарата… Ох, чувствую я, речь пойдёт не оскучных биржевых делах, векселях и прочих штучках… Ты не мог бы одолжить мне наденёк аппарат? Вместе с этим… ну, тем субъектом, который им управляет?

Ни секунды не задумываясь, барон выпалил:

— Иван, и ты ещё сомневался?! Я-то думал, речь пойдет очём-то серьёзном… я бы тебе помог в любом серьёзном деле, а уж в такойбезделице… Да ради бога! Бери хоть на неделю! Хоть на две! Отказать другу втаком пустяке?! Ты ещё плохо знаешь широту души Моренгеймов!

Итак, всё складывалось просто великолепно! Бестужев,ободрённый успехом, сказал:

— Они должны прибыть ко мне на квартиру уже через двачаса… Ты позволишь, я заберу аппарат прямо сейчас?

— Хоть сию минуту! — вскричал барон.

Он легонько потряс колокольчиком, звук был не громчезвяканья чайной ложечки в стакане, но лакей возник моментально, так, словноуслышал набатный звон.

— Позови этого… — бросил барон. — Ну, какего… изобретателя. Живо!

Если бы всё зависело только от лакея, инженер, несомненно,возник бы в зале уже через пару мгновений. Однако всё прошло далеко не такбыстро: Штепанек объявился без поспешности, шагал, как и в прошлый раз,неторопливо — пытался сохранить единственно возможную в данной ситуации крохусобственного достоинства. «Странно, — подумал Бестужев, — он же умныйчеловек, почему же отказался от предложения своего профессора? Уж наверное, то,что профессор предлагал, было гораздо менее унизительно, нежели потешать пьяныхаристократов своим телеспектроскопом, за деньги, конечно же, небольшие. Маньяк,рехнувшийся на идее стать великим военным изобретателем? Что ж, возможно,однако он вроде бы не производит впечатления маньяка». Бестужеву сталоказаться, что он что-то упустил в происходящем — но сейчас было не до того.

Не то чтобы с пренебрежением — просто-напросто сбезразличием истого родовитого дворянина ко всем прочим представителям родачеловеческого — барон сказал, небрежно полуотвернувшись:

— Любезный Луитпольд…

— Леопольд, — поправил Штепанек с бесстрастностью,за которой крылся тот же старательно подавляемый внутренний протест.

— Ну, какая разница… Короче говоря, Леопольд, я решилна несколько дней одолжить вас с вашим аппаратом моему другу князюИвану. — Он указал на Бестужева. — Ему тоже крайне интересно, аппаратему срочно понадобился для своих дел… Собирайтесь, сейчас же и поедете, дело укнязя отлагательства не терпит… Князь, ты ему что-нибудь дашь за хлопоты…

— Разумеется, — кивнул Бестужев.

— Заложить экипаж?