— А торговался с поистине еврейской цепкостью… впрочем,эта цепкость всем нациям свойственна. Прекрасно понял, стервец, что чрезвычайнонам необходим… чёрт с ним, всё хорошо, что хорошо кончается. Главное, договорон подписал по всей форме. — Генерал похлопал ладонью по своему кожаномубювару. — И теперь уже отступать не будет, тем более что основную суммуполучит только в пределах Российской империи. Признаться, Алексей Воинович, яотчего-то полагал, что гениальные изобретатели — народ, совершенно не от мирасего, непрактичные, рассеянные, витающие в эмпиреях и далёкие от реальных,практичных вопросов… То есть я так полагал лет десять назад, когда ещё незанимался такими вот господами — и давно с иллюзиями расстался.

— Непрактичность свойственна творческим людям, да и тодалеко не всем, — сказал Бестужев. — А инженеры — практики… Большиереалисты: цифры, формулы, математика, физика… Это, надо полагать, практичностьи вырабатывает…

— Да, пожалуй. Ну что же? Дела, с какой стороны нисмотри, идут прекрасно. Для компании ему достаточно будет одного ИванаКарловича — квартира, как теперь окончательно ясно, никем не раскрыта. Часиковв девять утра я за ним приеду… вы, пожалуй что, тоже. Остальные будут ждать навокзале. Каких бы то ни было препятствий и препон попросту нет. — В егоголосе звучало удовлетворение, пожалуй, даже триумф. — Что же, АлексейВоинович, похоже, удачно все исполнили?

— Похоже на то, — сказал Бестужев. — Похожена то…

…По лестнице дома, где он снимал квартиру, Бестужевподнимался уже совершенно трезвым, весёлым, благодушным, мурлыкая под носочередной жестокий романс:

Две гитары, зазвенев,

Жалобно заныли…

С детства памятный напев.

Старый друг мой, ты ли?

Как тебя мне не узнать?

На тебе лежит печать

Буйного похмелья,

Горького веселья…

Он повернул ключ в замке, вошёл в прихожую, почти всовершеннейшей темноте достал спички и зажег газ, повернул регулятор, чтобысиневатый огонек стал высоким и горел ровно…

И понял, что в квартире что-то не так.

Словами не объяснить, но что-то не так или кто-то? Нечувствами, а чутьём угадывалось постороннее присутствие — тем чутьём, что улюдей его профессии обязано быть.

Он схватился за браунинг и собирался развернуться так, чтобыоказаться спиной к входной двери.

Удар обрушился на голову раньше, и сознание погасло.

Острый, резкий запах нашатыря ворвался в ноздри, ударил подчереп, Бестужев зачихал, зафыркал, замотал головой, отшатнувшись отупиравшегося в нос стеклянного пузырька. Затылок легонько стукнулся обо что-томягкое, стёганое.

— Изволит прийти в себя, — прокомментировал кто-тонасмешливо. — Живее, месье…

— В самом деле, — поддержал другой голос. —Стукнули совсем легонечко, стыдно залёживаться…

Попробовав пошевелиться, Бестужев почувствовал, что у негоонемели руки. Но тут же убедился, слава богу, что ошибся — его просто крепкодержали за плечи и кисти рук сидевшие по обе стороны.

Стояла почти совершенная темнота, по бокам смутно маячилисилуэты, а перед ним возвышалась словно бы стена, над гребнем которойприплясывали колышущиеся пятна света. Бестужев попробовал пошевелить руками —но их стиснули ещё сильнее. Он уже пришёл в себя настолько, чтобы попытатьсясообразить, где находится. Тесное помещение, тряска, специфический запах, огни,равномерное урчание некоего механизма…

Он просто-напросто сидел в автомобиле с поднятым верхом, и,судя по окружающему, прошло не так уж много времени с тех пор, как его ударилипо голове в собственной квартире, — рассвет ещё не наступил, хотяблизился.

Его конвоиров мотало и трясло на сиденье, а вместе с ними иБестужева — судя по всему, авто неслось со значительной скоростью, не менееверст пятидесяти в час. Глаза понемногу привыкли к темноте, и Бестужевразглядел справа сплошную стену деревьев, а слева тянулось нечто, напоминавшеечащобу, каких в окрестностях Вены немало до сих пор. Насколько можно судить попервым впечатлениям, автомобиль нёсся где-то в лесу. Впереди, перед глазами,была, разумеется, не стена, а сиденье, над которым возвышались головы двухчеловек. Один из них повернулся назад и полным иронии тоном осведомился:

— Не подскажете ли, молодчик, с каких это порплемянники английских лордов носят имя Краузе и расхаживают с российскимипаспортами? Мне всегда казалось, что их должны звать как-то иначе да иподданство у них должно быть британское…

Бестужев моментально узнал голос Гравашоля. Страха не было —даже если не принимать в расчёт войну, он попадал в переделки и почище. Некогдабыло бояться, он думал о другом…

Это неправильно. Такого просто не могло быть. Он руку могдать на отсечение — да что там руку, голову! — что вплоть до сегодняшнегоутра он, возвращаясь к себе на квартиру, не обнаруживал никакой слежки. Вообщеникакой. Чьей бы то ни было. Даже если допустить абсурднейшую мысль, чтоГравашоль действует в трогательном единении с графом Тарловски, это не разрешитзагадки: австрийцы тоже до сих пор не обнаружили его убежища. О нём зналитолько свои, те, с кем он сюда прибыл, — но невозможно подозревать кого быто ни было из них в сообщничестве с французскими анархистами. По совести,единственным слабым звеном в их компании был профессор Бахметов — он, как нынчев моде, симпатизировал либералам, о чём Охранному отделению доподлинноизвестно. Но, во-первых, всё же либералам, а не революционерам, а во-вторых,Бахметов, всё это время пребывавший словно бы наособицу, в стороне, былединственным, кто не знал бестужевской квартиры.

Так что этого просто не могло быть — и тем не менее онтрясся на заднем сиденье мощного автомобиля в компании людей, с которымипредпочёл бы не встречаться никогда в жизни, несомненно, обезоруженный — иникто из его сподвижников, понятно, не мог знать, что с ним произошло…

Голова почти не болела, разве что в затылке ещё ныло ипокалывало. Нужно было немедленно овладеть собой — окружавшие его сейчас людиобычно переступали через трупы, как через бревна… Что им нужно, тайны несоставляет: местонахождение Штепанека, конечно, что же ещё? Следует моментальновыстроить подходящую линию поведения, надеть некую маску, достаточноубедительную, чтобы продержаться какое-то время, а потом попытаться поискатьшанс — не связали же его, в конце-то концов, шанса не бывает только у мёртвых,а у живого шанс всегда сыщется, нужно только не проморгать…

— Ну, что молчите, племянничек? — рассмеялсяГравашоль.

— Вы когда-нибудь слышали про усыновления? —ответил Бестужев спокойно. — Ну вот, я всего-навсего — усыновленныйплемянник. Бывает в жизни и такое.

Гравашоль искренне расхохотался в полный голос: