— Нет, благодарю, — сказал Бестужев. — Яприехал на своём, он дожидается у ворот.

— Правильно, для чего же ещё существуют слуги? Ну, чтовы стоите, Луитпольд? Вы же слышали, князь вам заплатит помимо того, чтополучаете у меня. Адальберт, Франц! Живо пакуйте аппарат!

Буквально через три минуты Бестужев с бароном шествовали кворотам позади двух лакеев, тащивших аппарат, и наблюдавшего за ними Штепанека.Багажа оказалось даже меньше, чем Бестужев ожидал: самым громоздким былпринимающий ящик, тренога оказалась сложенной и упакованной в деревянный ящикразмером с большой саквояж, а объектив — или как он там именовался — и вовсеоказался немногим больше полевого бинокля, пребывал почти в таком же футляре, иШтепанек без усилий сам нёс его на плече (видимо, не доверял лакеям самуюхрупкую часть аппарата). Неплохо, подумал Бестужев. Всё это занимает совсеммало места, упаковано так, что переноска никаких трудностей не представляет.Объектив можно даже не сдавать в багаж, выдав именно что за туристическийбинокль…

В бумажнике у него лежали железнодорожные билеты наваршавский экспресс, отправлявшийся завтра в половине одиннадцатого с Северноговокзала, или Нордбанхофа. Скорый поезд, билеты на всякий случай взяты в вагондля курящих (ради удобства не только Бестужева, но и Штепанека, он, профессорговорил, табака не чурается). Границу Российской империи они должны пересечьещё до наступления ночи — при том, что никакой погони, естественно, не предвидится— они не беглецы, а совершенно законопослушные путешественники, не имеющиепрегрешений ни перед одной полицией Европы. Как удачно всё складывается! Успелидо срока, ультимативно выдвинутого графом Тарловски, ай да мы!

Один из лакеев сбегал за Густавом, поклажу погрузили вфиакр. Бестужев почувствовал себя в положении человека, окончательно сжегшегоза собой мосты. В Вене ему больше нечего было делать, по всем счетам заплачено,Вадецкий час назад получил свой чек, во всех съёмных квартирах и отелях заплаченовперед, так что внезапное исчезновение постояльцев никому ущерба не нанесёт и вполицию обращаться не заставит: весь их багаж уже перевезён на квартиры Лемке иБестужева, все до одного предупредили хозяев квартир и служащих отелей, чтонеотложные дела могут потребовать их срочного выезда без всякого уведомления.Несколько иностранных подданных, ничем криминальным себя не запятнавших вдунайской столице, в один прекрасный миг, оказавшись в Нордбанхофе, собственноговоря, испарятся в воздухе — ну, предположим, окончательное растворениепризраков произойдёт в тот момент, когда скорый пересечёт российскую границу,но это уже мелочи…

Барон с искренним чувством обнялся с Бестужевым (из-замногочисленных орденов у последнего осталось впечатление, что его заключил вобъятия рыцарь в железных доспехах). Прощание было прочувствованным, какводится меж истинными друзьями.

Собственно, я ни в чём перед ним не виноват, — подумалБестужев. — Аппарат и Штепанек — не его собственность. Орден егоблаготворит. После загадочного исчезновения сибирского князя будет какое-товремя терзаться недоумениями, но очень быстро забудет всё в вихре светскихудовольствий… или нет, для пущей чистоты дела нужно будет перед отъездомотослать барону письмо: сослаться на срочные дела, туманно намекнуть на некуютайную миссию, упомянуть мимоходом, что неблагодарный изобретатель куда-тоскрылся… Да, пожалуй, это не помешает… Илона… Ну, никак нельзя сказать, чтобысердце Бестужева обрушилось в смертную тоску при мысли о том, что они никогдабольше не увидятся: никаких чувств и не было, собственно говоря, с обеихсторон…

Фиакр тронулся, два каретных фонаря бросали на дорогутусклые пятна колышущегося света. Опустив стекло со своей стороны и выглянувнаружу, Бестужев убедился, что на небольшом отдалении их сопровождают ещё двазажжённых каретных фонаря, а гораздо дальше виднеется ещё пара световых пятен.Всё было в порядке. Во втором экипаже, исходя из прежних расчётов, —поручик Лемке, в третьем — люди генерала Аверьянова, где-то совсем уж далекопозади движется четвёртый фиакр с филёрами Бестужева. Все до единого вооружены— мало ли чего следует ожидать, учитывая предприимчивость и дерзость Гравашоля,а то и других охотников за аппаратом, о которых известно только то, что онисуществуют…

Не подняв стекло до конца, он закурил папиросу и любезнопредложил портсигар Штепанеку. Тот папиросу охотно взял.

— Объясните мне, господин Штепанек, — сказалБестужев крайне вежливо, — можно когда-нибудь будет сделать так, чтобы вашаппарат передавал ещё и звуки?

— В будущем всё возможно, — ответилШтепанек. — Наука и техника не стоят на месте.

— А зависимость от электрических проводов как источникаэнергии удастся преодолеть?

— Всё возможно.

Всё это звучало крайне сухо, инженер, сразу видно, не горелжеланием поддерживать беседу, и Бестужев покладисто замолчал. Тем более что длянего самого все эти технические подробности уже не имели никакого значения:пусть ими забавляются господа вроде Бахметова, что до него, он свою задачувыполнил сполна, есть все основания чуточку гордиться…

Свежий ветер Бестужева изрядно отрезвил, но всё же хмель ещёгулял в голове, выпито было немало. Он был благодушен и весел, сидел,откинувшись на спинку сиденья, улыбаясь в полутьме, мурлыкая под нос модный вэтом сезоне романс госпожи Белогорской:

В мою скучную жизнь

Вы вплелись так туманно,

Неожиданно радостна ваша тайная власть —

Ураганом весенним, но совсем нежеланным,

Налетела, как вихрь, эта тайная страсть…

Вам девятнадцать лет,

У вас своя дорога,

Вы можете смеяться и шутить,

А мне возврата нет, я пережил так много,

И больно, больно так в последний раз любить…

Давно уже на душе у него не было так уютно. Совершенноневажно, что думает о нём Штепанек — эксцентричный русский князь из тех мест,где медведей стреляют с крыльца, а вороны замерзают на лету, может вести себя,как загадочному русскому и положено…

Полностью он, конечно, не расслабился, памятуя о возможныхнеприятных встречах, время от времени зорко поглядывал на дорогу, прикасался кбраунингу в потайном кармане. Впрочем, мало что удавалось разглядеть запределами колышущихся пятен тусклого света, время от времени вырывавших измрака придорожный кустарник и стволы деревьев, — но лошади шли спокойнойрысью, никто не бросался наперерез, не стрелял, не выказывал враждебных намерений.

А там и в Вену въехали, потянулись улицы, широкие иузенькие, прямые и кривые. Как это случается в незнакомом городе, Бестужевпредставления не имел, где именно они сейчас проезжают — даже те улицы, накоторых он бывал часто, в темноте казались никогда не виденными. Вена непринадлежит к числу тех европейских столиц, где ведётся оживленная ночнаяжизнь, — в реальности она совсем не такова, как в венских опереттах.Пустые улицы, редкие экипажи, тускловатые фонари, размеренно шагающие полицейские…На какой-то миг Бестужев и в самом деле ощутил себя персонажем авантюрногоромана: тайные агенты, зловещие анархисты, охотящиеся друг за другом посланцы,загадочный аппарат, гениальный изобретатель, взрывы бомб и револьвернаястрельба, извилистые узкие улочки старинной части города, зыбкий свет,таинственные тени… Ну, что поделать — и авантюрные романы, если вдуматьсяглубоко, берут основание в жизни…