— Как истый француз, отдаю должное вашему остроумию… исамообладанию, дружище. Должны прекрасно понимать, что мы вас везем не навечеринку с шансонетками…

— А если я начну умолять и причитать, вы меняотпустите? — огрызнулся Бестужев.

— Конечно же нет, — рассудительно сказалГравашоль. — Вижу, вы не из пугливых. Это хорошо. Может, вы ещё издравомыслящий? Это было бы и вовсе прекрасно…

— Предположим, — сказал Бестужев.

Автомобиль замедлил ход, его несколько раз встряхнуло так,что Бестужев замолчал, чтобы ненароком не прикусить язык. Гравашоль тоже умолк— наверняка по той же самой причине. Темнота за окном приобретала светло-серыйоттенок, что свидетельствовало о близости рассвета, деревья росли теперьзначительно реже, зато дорога стала гораздо более ухабистой. В конце концов,пару раз форменным образом подпрыгнув, автомобиль остановился, и мотор умолк.Сидевший справа от Бестужева отпустил его руку, распахнул дверцу и моментальновыскочил, в его руке тускло блеснуло оружие.

— Выходите, живо! И без глупостей! Полиции в этихместах не водится.

Бестужев вылез. За ним выбрался второй конвоир, тоже сревольвером в руке, а спереди уже подходили Гравашоль и шофер, опять-таки соружием наизготовку. Бестужев огляделся. Автомобиль стоял возле какой-торазвалюхи с настежь распахнутой дверью, висящей на одной нижней петле, ивыбитыми оконными рамами. Вокруг росли деревья, местность была дикая — а совсемблизко раздавались какие-то непонятные звуки…

Да ведь это река шумит! — догадался Бестужев. Плеск,журчанье, шорох воды, обтекающей коряги… То-то сыростью тянет явственно…

— Пошли, — сказал Гравашоль, ни к кому необращаясь, и первым направился меж двумя раскидистыми вязами.

Почувствовав тычок в поясницу револьверным дулом, Бестужевпочёл за лучшее не сопротивляться и зашагал следом. Стало чуточку светлее, и онуже ясно различал, что Гравашоль стоит почти у самой воды. Прекрасный голубойДунай сейчас не был ни прекрасным, ни голубым — полоса тёмной воды, покрытойпредрассветным туманом, издававшая странные звуки, обдававшая и промозглойсыростью…

— Не очень-то приятное зрелище в эту пору, а? —спросил Гравашоль. — А теперь представьте, любезный, каково вам будет идтико дну с камнем на шее…

— Если вы и в самом деле Луи Гравашоль…

— Не сомневайтесь, он самый.

— То извольте хотя бы объяснить, на каком основаниисобираетесь со мной так поступить, — спокойно закончил Бестужев. — Ячеловек мирный, не припомню, чтобы переходил дорогу анархистам… да и каким быто ни было другим политическим партиям. Должны же быть какие-то основания? Иради бога, не надо мне опять толковать о праве сильного. Слишком примитивно,право, совершенно на вас не похоже. Я вам ничего не сделал.

— Ошибаетесь, — сказал Гравашоль. — Вы мнеперешли дорогу.

— Я и не собирался…

— Какая разница? Собирались или нет, а вышло так, чтоперешли. А с теми, кто нам переходит дорогу, мы поступаем одинаково… Кто вытакой?

— Простите?

— У вас есть один-единственный шанс уйти отсюда живым:рассказать, кто вы такой. И по возможности так, чтобы я мог проверить. Пока чтопри вас не нашли ничего, кроме денег, браунинга и российского паспорта. Все этипредметы ещё ни о чём не говорят и не позволяют надёжно установить вашуличность.

«Странно, — подумал Бестужев. — Всё это чертовскистранно. Ему бы следовало спрашивать о Штепанеке…»

— Предупреждаю, — сказал Гравашоль. — Вскором времени у меня будут о вас самые точные сведения. Так что поторопитесьиспользовать свой единственный шанс на жизнь… Кто вы такой? Мне от вастребуется узнать только это.

«Так-так-так, — подумал Бестужев. — А что, если онпока ещё и представления не имеет, что это именно мы увезли Штепанека, что он унас в руках? А в самом деле, откуда ему знать? Наш с Вадецким след они потерялидавно, ну, предположим, у них есть сообщник из лакеев барона Моренгейма… нет,тогда бы он в первую очередь именно о Штепанеке и спрашивал бы… Лучше не ломатьсейчас голову, каким образом эти субъекты узнали адрес — нужно как-товыкручиваться…»

Кажется, он догадывался, в чём тут дело. Вот уж кем не былГравашоль, так это глупцом. Он, вероятнее всего, догадался, что Бестужев — неавантюрист-одиночка, а представитель некоей организованной силы… трудно было быоб этом не догадаться, после того как итальянцы их отогнали от пресс-бюроВадецкого, Гравашоль мог связать их с Бестужевым… ага, на этом и следуетиграть. Итак, главарь анархистов — человек умный, он не торопится отправитьконкурента на корм рыбам, потому что опасается, что означенная «некая сила»захочет отомстить и окажется достаточно могучей и упрямой, превратится в источниквечного беспокойства…

— Я не обязан перед вами отчитываться, месьеГравашоль, — сказал Бестужев достаточно нейтральным тоном, чтобы не злитьоппонента сверх меры. — Я отчитываюсь только перед своей Боевойорганизацией…

Он умышленно употребил именно этот термин, а не, скажем,«Центральный комитет» — пусть сразу поймет, что столкнулся с представителемотнюдь не мирного политического направления… Центральные комитеты имеются улюбой партии, в том числе и у тех, что придерживаются ненасильственных методов,зато слова «Боевая организация» моментально вносят ясность…

— Что вы хотите сказать?

— Именно то, что сказал, — отрезалБестужев. — Уж не думаете ли вы, месье Гравашоль, что ваша партия имеетчесть быть единственной в Европе организацией такого рода?

— Не думаю, — спокойно согласилсяГравашоль. — Так вы, значит, собрат по борьбе? — Последние слова онпроизнёс подчеркнуто иронически. — Не соблаговолите ли прояснить, какуюименно партию представляете? И откуда вы?

Бестужев, спокойно стоя на одном месте, тем временемукрадкой присматривался к окружающим: на каком расстоянии находятся, в какихпозах стоят, кто совершенно неподвижен, а значит, более хладнокровен, ктопереминается нетерпеливо, а значит, может стать слабым звеном… С этой точкизрения ему особенно понравился один из анархистов — в отличие от собратьев ондержался не так напряжённо и бдительно…

Было уже достаточно светло, чтобы различать выражение лиц. ИБестужев с неприкрытым нахальством ухмыльнулся:

— Месье Гравашоль, какую бы партию я ни представлял, вы,думаю, уже успели сообразить, что её члены не относятся к числу робких борцовза парламентское представительство. Что они предпочитают гораздо болеерешительные методы. У вас был случай в этом убедиться, не правда ли? Вспомните,что произошло после того, как вы шарахнули бомбу в пресс-бюро Вадецкого…

Он видел, как лицо собеседника исказилось злобой.

— Чёрт бы вас побрал! — прорычал Гравашоль. —Пуля свистнула у меня над самым ухом, ещё бы немного…