Бросив быстрый взгляд на битву в небе я содрогнулась. Змей вцепился зубами в крыло дракону, тот в ответ впился в его бок, и так они кружат в воздухе, попеременно одерживая друг над другом верх. Тучи сгустились еще сильней, будто погода вторит всему, что здесь происходит.

В ужасе я вскочила, Констанц ухватила меня за руку, в надежде удержать.

– Мы уже ничего не можем сделать, – проговорила она, стараясь увлечь меня обратно в укрытие. – Мы сделали все, что могли.

– Нет, не все! – выдохнула я и, сбросив пальцы библиотекаря, кинулась к останкам сумеречного стража возле алтаря.

В них нашлось именно то, что ожидала – оружие. Меч и лук с полным колчаном стрел.

Отдавшись на волю инстинктам я ухватила лук и забежала за алтарь, чтобы битва Шаторье и Катрин не задела меня. А затем встала в стойку, как учил отец, вложила стрелу и натянула тетиву.

Отец всегда говорил: «Стрела чувствительна к твоему настроению и состоянию. Если ты не уверенна, она никогда не достигнет цели. Нужно пускать ее с ощущением, что ты уже попала, на каком расстоянии бы ты ни находилась. И тогда цель будет твоя.»

Сейчас место, куда целилась, находится на самом далеком расстоянии, на какие мне приходилось стрелять. Был ли у меня шанс промахнуться? Возможно. Но от этого зависит исход битвы. Я уже вижу, как черный змей сумрака треплет крыло золотого дракона, как они постепенно снижаются.

Стрелять.

Не думать.

Натягиваю тетиву.

Вдох…

Еще сильнее.

Выдох…

Вот они кувыркаются в воздухе. Трудно прицелиться. Можно попасть не в того. Если попасть в чешую – ничего не будет, стрела, как иголка отскочит от мощной брони. Нет. Нужно целиться лучше.

Сосредоточится, отрешиться.

Натяжение такое сильное, что в голове звенит. Еще больше, еще натянуть. Расстояние очень большое, ни одна стрела, ни один лучник в поместье так не стрелял.

Нужно знать, нужно чувствовать, что уже попала.

Вдох…

Затаить дыхание…

Отпустить.

Тетива щелкнула с такой силой, что ударила по пальцу, я вскрикнула, на коже выступила кровь. Стрела со свистом метнулась в воздух, а я, как в замедленном действии, замерев, наблюдала, как расстояние между ней и клубком из змея и дракона сокращается. Они крутятся так беспорядочно, так хаотично, есть большой риск промахнуться. Но об этом нельзя думать, пока стрела не достигнет цели. А случиться это может лишь тогда, когда стрелок знает, что попал еще до того, как это случилось.

Нельзя думать о промахе. Нельзя даже допускать мысли о нем.

Несколько раз дракон и змей менялись местами, и я с замиранием сердца гнала дурные мысли. Они рычали и выдирали у себя куски чешуи, заполняли воздух воем и хрипами, от скрежета когтей по панцирям по коже бежала нервная дрожь.

Я кусала губы, затаив дыхание.

А потом раздался рев.

Пронзительный, злой и сиплый. Он буквально расколол небо, недалеко со скал посыпались камни. Показалось, качнулась земля, я уперлась ладонью в алтарь, и впилась взглядом в небо.

А потом ощутила, как с плеч сваливается целая гора, потому что черный змей завертелся, задергался, как подцепленная на крючок рыба. Его пасть на крыле дракона разомкнулась, голова мотнулась и я на миг, но все же увидела, как в застеленном тьмой глазу торчит моя маленькая стрела.

Маленькая, но давшая шанс дракону.

И он им воспользовался.

Взревев так, что заложило уши, он впился в глотку змею и мотнул, а затем швырнул на землю с такой силой, что она задрожала. Змей рухнул возле скал, дракон ринулся следом, не давая тому опомниться и подняться. Пламя Тиарана де Фламера вырвалось из пасти и охватило змея целиком, тот завыл, захрипел.

Сквозь языки огня я видела, как быстро уменьшается его тело, превращается в человеческое, если так можно назвать то, чем является сумрак в нашем мире.

Отшвырнув лук, я схватила меч и кинулась к нему. Едва пламя погасло, приставила острие к обнаженной шее сумеречного нареченного, который сейчас держится за рану на ключице.

Его лицо сморщилось, едва взглянул на меня.

– Маленькая дрянь, – прохрипел он. – Попала. Ничего, я сейчас зарасту, посмотрим, кто победит…

– Не шевелись или проткну! – выкрикнула я, испугавшись собственной смелости. Никогда прежде не приходилось держать на острие живого человека, пусть и не совсем… человека.

Позади донесся жалобный голос Шаторье:

– Господин!

Я покосилась, но успела лишь увидеть мелькнувшую ногу в сумраке проточины. Стражей тоже не оказалось, только Катрина с грозным лицом и черными, какими-то светящимися этой чернотой глазами.

Она направилась ко мне, и почему-то спина как-то взмокла от этого. В этот же момент рядом рухнула огромная туша. Дракон зарычал, быстро уменьшаясь и превращаясь в человека, нагого и прекрасного, как само пламя.

Цапнув какую-то тряпку, видимо остатки стража, он повязал ее на бедрах, от чего стал казаться еще привлекательней, как лесное божество. Приблизившись, отодвинул меня за спину и наклонился над сумеречным, занеся кулак для удара.

– Видишь? – процедил Тиаран. – Это последнее, что ты увидишь, тварь.

– Не спешите, ваше высочество, – раздался холодный голос Катрины справа от меня и я вздрогнула. – Понимаю ваше негодование. Но я бы предпочла забрать его домой и разобраться по нашим правилам.

Таиран нехотя опустил кулак и покосился на Катрину с недоверием, зато сумеречный побледнел еще сильнее, насколько позволяет его и без того бледное лицо.

– Дракон, лучше убей, – попросил он сипло.

На губах Катрины появилась едва заметная, ледяная улыбка, и этот лед мог бы заморозить целое озеро. Она окинула сумеречного таким взглядом, от которого стало страшно. По-настоящему страшно.

Тиаран спросил, все еще готовый влепить кулак в лицо сумеречному:

– Кто вы такая?

Я ответила за нее быстрее, чем сообразила, что слишком тороплюсь и вообще-то самой интересно понять, что и кто за всем этим стоит:

– Это Катрина Жанжори, одна из учениц пансиона. Моя соседка.

Она бросила на меня короткий взгляд, такой же сдержанный, каким взирала в зеркало все предыдущие дни и произнесла:

– Ты почти права. Почти Катрина. Почти Жанжори. Во всяком случае, в вашем мире меня знают так. Так и оставим для удобства. Просто отдайте мне этого заблудшего сумеречника.

Мы с Тиараном переглянулись. Вся эта таинственность слишком надоела, хотелось прояснений, хотелось, наконец, понять, что все это значит, почему вдруг сумрак возжелал хлынуть в мир, и кто такая Катрина.