И потом — ты был последним, кто видел Леху в живых. КромеПупика и Девы Марии, разумеется. Ты оставался в кабинете, когда я вышла оттуда.Я вышла, поднялась наверх и…

Я оказалась в запертой спальне.

Кто же все-таки меня запер?

Картина может убивать, я почти готова поверить в это, ноповорачивать ключи в замках? Это уже слишком…

Споткнувшись о крошечный валун, я едва не растянулась натропинке. Выходные туфли, в которых я проходила всю сегодняшнюю ночь, малосоответствуют пересеченной местности… Я раскрыла чемодан и извлекла из негошорты, футболку и ботинки “катерпиллер” на угрожающе толстой рифленой подошве.Любимые ботинки Пупика… Бедный кот.

Сквозь редкие сосны просматривалась трасса, и когда я вышлана нее, Лавруха уже договаривался с водителем какого-то “Жигуленка”.

— До Питера, шеф. Платим в баксах, — сказалСнегирь и подмигнул Херри-бою. Понятно, за чей счет он решил прокатиться.

— Я не еду, — сказала я.

— Почему? — Лавруха нахмурился. — Все-такирешила отправиться к Жеке?

— Нет. Пупик. Нужно забрать его у ветеринара. Ветеринаробещал сделать вскрытие. Это недалеко. В Зеленогорске. А вы езжайте в Питер,если хотите.

— Нет уж. Я тебя не оставлю в таком состоянии. Поехаливместе…

…Ветеринар не сказал мне ничего утешительного и взял толькочасть денег за услуги.

— Ничего не могу понять, — сказал он мне. —Внутренности абсолютно не повреждены. Внешне это похоже на инфекцию, но никакихподтверждений я не нашел.

— А почему у него выпала шерсть?

— Шерсть выпадает по совершенно разным причинам. Этосамая естественная реакция на тяжелую болезнь.

— Он был совершенно здоров, доктор.

— Да. Во всяком случае, никаких патологий вскрытие невыявило.

— Что же тогда?

— Увы. Я не знаю… Если вы хотите, я могу провестихимический анализ тканей. Не думаю, что это прояснит картину, но… — АлександрТретий с сомнением взглянул на мою футболку и шорты, бывшие в девичестведжинсами “Ли Купер”.

Это обойдется мне в кругленькую сумму, понятно.

— Спасибо. Я думаю, не стоит. Оставлять здесь, нахолодном прозекторском столе, тельце Пупика, да еще на неопределенное время,было выше моих сил. Я завернула кота в чистое полотенце и вышла из кабинета.

Снегирь и Херри-бой ждали меня на улице. Снегирь пил пиво, аХерри-бой — стерильную минеральную воду “Полюстрово”.

— Хлебни, — сказал мне Лавруха, — полегчает.

— Я не хочу…

— Нужно, — Снегирь аккуратно вынул сверток у меняиз рук.

— Мне очень жаль, Катрин, — хоть здесь Херри-бойпроявил сострадание, и я была благодарна ему за это.

— Ну что, двинули?

— Нет. Я хочу похоронить его здесь, на заливе, —везти мертвого Пупика в город — на это меня может не хватить.

— Как скажешь.

…Мы похоронили Пупия Саллюстия Муциана под сосной, совсемрядом с заливом. Снегирь насыпал аккуратный холмик и так же аккуратно подровнялего края.

— Спи спокойно, Пупик. И хоть покойника я не любил, попричине вздорности характера, давайте его помянем…

Снегирь протянул бутылку с пивом Херри-бою, но тототрицательно покачал головой.

— Надо. Обычай такой. Русский обычай. Понимаешь?

— Я пил коньяк, ..

— То коньяк, а то — пиво. Это же ваш национальныйнапиток! И потом — когда это было! За упокой души — святое.

Херри-бой все-таки взял бутылку, предварительно обтеревгорлышко, и сделал маленький глоток.

— Хорошее у нас пиво, да? Лучше, чем ваше, консервированное, —и здесь Лавруха остался верен себе. — Натуральный вкус, никакой подделки.

— Мне не очень нравится пить.

— Вижу. Ничего тебе не нравится. Никаких страстей.Тоска зеленая!..

Это было несправедливо по отношению к Херри-бою. Его можнобыло обвинить в чем угодно, даже в легком презрении к пиву, — но только нев отсутствии страстей. Но Херри-бой не стал оправдываться перед экспансивнымрусским художником. Мы были для него досадной помехой на пути к Лукасу Устрице.И Леха был досадной помехой. А теперь помеха устранена. Я внимательнопосмотрела на Херри-боя.

Гладкие щеки, гладкие очки, только глаза выглядят на этомлице совершенно противоестественно: как будто кто-то, мастеривший Херри-боя,просто взрезал стамеской голую поверхность лица. И взрезал слишком глубоко.Херри перехватил мой взгляд и застенчиво улыбнулся.

С такой улыбкой на лице вполне можно убить. Кого угодно.

* * *

…Я добралась до дома только во второй половине дня. И,всласть наплакавшись над пустыми мисками Пупия Саллюстия Муциана, заснула. Прямов кухне, на полу, еще пахнувшем кошачьим кормом. А проснулась от настойчивоготелефонного звонка.

Звонил Владимир Михайлович Юхно.

— Добрый день, Катя. Как вы себя чувствуете?

— Как я могу себя чувствовать?

— Я получил данные вскрытия. Если это вас интересует…

Алексей Титов умер от обширного инфаркта. Никаких следов ядав организме не обнаружено (я мысленно щелкнула по носу чересчур подозрительногоказаха). Нелепое стечение обстоятельств, и Владимир Михайлович Юхно приноситмне свои искренние соболезнования. Я ждала, что Юхно скажет мне то же, чтосказал вчера в унисон со всеми: “Вы очаровательны, Катенька, вы можетеобращаться к нам в любое время”… Или хотя бы, на худой конец, намекнет на чашкукофе. Но ничего подобного не произошло. Сейчас он положит трубку и исчезнет измоей жизни навсегда.

— А что с картиной? — спросила я у Юхно.

— Не знаю. Это не моя компетенция. Вас интересуеткартина?

— Нет, — соврала я. — Просто так спросила.

— Я не знаю, как с ней поступит Агнесса Львовна…

Я представила себе, что моя ненавистная физиономия, да ещеснабженная выспренней латинской надписью, будет каждый день мелькать у нееперед глазами, и поежилась. Вряд ли Агнесса оставит доску у себя, а тут ещеХерри-бой, который никак не может угомониться. Что-то его становится слишкоммного в моей жизни, этого проклятого Херри-боя…

— Значит, следствие закончено?

— Никакого следствия не было. Алеша умер от инфаркта. Ямогу надеяться на вашу конфиденциальность? — снова спросил он.

Голое тело Лехи, распростертое перед картиной, совершеннонеобъяснимая смерть, девушка, похожая на меня….

— Конечно, Владимир Михайлович.