и ласкают. Мне сейчас так и нужно. Алену вином обмывают, спиртом протирают. Влили какой-то настойки. И мне тащат.

— Не надо. Трезвые мозги нужны. Сергей, у нас пока поживешь?

— Конечно. Если экстренных операций не будет. Но я сразу обратно приеду.

— С этим что? — спросил Петьша, в руке нож вертит, — отдай мне. Выпотрошу, как хряка.

— В яму. К яме караул. Утром на свежую голову решать буду.

С расспросами к девушкам тоже не лез. И правильно. Утром Домна рассказала.

Оказывается, когда я на дело поехал, Алена решила выяснить перспективы с помощью гадания. Слово неправильное. Лучше сказать, стратегическое предсказание. Или биометрическое прогнозирование. Картины получались нерадужные. То ли казак меня должен был подстрелить, то ли еще какая пакость, а только так гладко точно не получилось бы. И помочь нельзя по их знахарским законам. Простым путем нельзя.

Можно обменять одну проблему на другую. Отдать за меня себя в жертву. Она и отдала себя вместе с Василисой. Ей тоже объяснила. Василиса поклялась умереть вместе с ней. Вот и поехали навстречу судьбе. Причем, что ждет впереди, неизвестно.

И страшный сюрприз для обеих оказался, когда увидели мерзкую рожу Тростянского-младшего. Если бы знали заранее такой исход, то не факт, что решились бы. Но все хорошо, что хорошо кончается.

Утром после завтрака мне вынесли кресло на крыльцо. Привели замерзшего Антуана.

— Вот ты и увидел меня в лицо. Искал нас, стало быть?

После того, как Тростянский успокоился и перестал завывать, удалось поговорить. Правда, Петьшу с ножом все же в сторону попросили отойти. Выяснилось, что господа Тростянские очень поверили в свои силы и поддержку государства. Особенно Антуан. До такой степени вдохновились, что разослали соглядатаев и платили денюжки за информацию. А когда кто-то шепнул, что есть похожие лица в соседней губернии, то поехали выискивать с теми, кто может опознать.

— Петь, ты далеко не уходи. Разденьте этого.

Петя срезал одежду под завывания Антуана. Я осмотрел его. На спине весьма приметное родимое пятно.

— Петь, — подозвал я к себе помощника, — видишь пятно. Поищи английскую свинью с похожей меткой. Как найдешь, снимите шкуру с нее целиком. Только не опаливать. Побреем.

— Понял, Андрей Георгиевич, — усмехнулся тот, — и даже знаю, где. Только пятно поболее может.

— Давай. А мы пока послушаем, кто шепнул, кому, когда, сколько денег взяли.

Антуан заливался соловьем. Егор только качал головой, да переспрашивал. Петров с нами в допросе не участвует, но и нотаций не читает про просвещенный век и европейские достижения цивилизации.

— Так ты единственный наследник? — прервал я его.

— Две сестры еще. Но им приданное определено. Возьмите денег, папенька извинится за ошибку.

— Деньгами раньше можно было. Сейчас поздно.

— С бабкой что делать, — спросил меня Егор после.

Злую тетку никто не любил. Есть такая порода, которая получает удовольствие от чужих распрей, и потому любит их провоцировать.

— Язык вырвать и выселить отсюда.

— А с Тростянским?

— Надо, чтоб не сдох до поры. Посели под присмотром. Одежу какую-нибудь дай. Попроще. И поесть.

Свинья нашлась. Английская белая порода была не у всех. Для меня отдали так. Денег брать отказались. «Подари лошадь, из тех, какие привели», — велел я, — «скажи, на память об этом случае». Живность закололи и сняли жилеткой кожу. Гладко выбрили. На спине пятно не столь похоже, но пойдет, если не вглядываться.

— А теперь подарок передадим папаше, — сказал я.

— Я отвезу, — вызвался Петьша.

Но сегодня уехать не удалось. К после обеда показалась кавалькада с тюремной каретой. Шесть нижних чинов и лично Гурский впереди на белом коне.

К тому времени Антуан переоделся в зипун и ел, давясь, пшенную кашу руками в углу избы под присмотром Егора. У того еще оставались вопросы.

— Добро пожаловать, Дмитрий Семенович! — Вышел я на встречу.

— Прошу простить за неотложные дела. Как здоровье Елены Петровны?

— Вашими молитвами. Оправляются от пережитого ужаса.

— А злодеи?

— Их больше нет с нами. Сгорели от стыда за содеянное. Только зачинщик остался.

— Позволите взглянуть?

— Извольте.

В горячке я решил, что полиции в разборках не место, хоть Гурский и предлагал свою помощь. За убийство похитителей ничего бы мне не было. Я в своем праве. Это в будущем сопротивляться злу нельзя, даже если ты полицейский. А уж про мирных граждан и говорить нечего. Не про всех, конечно. Про потомков русских.

Какое умиление у телепроституток вызывало во время нападения боевиков население Дагестана, «которым свобода дороже всего. Продавали корову, чтобы купить автомат». И показывали вооруженных горцев. Попробовали бы у нас так. Пересажали бы с перепугу всех, правых и виноватых.

Про самозащиту и говорить нечего. Обязательно должны посадить, чтоб и думать не смел себя оборонять. А то привыкнут, не подступишься. Это внутренняя политика. И сейчас она только формируется.

На моей стороне хорошо обставленная легенда и сделанные документы. Но рисковать я не стал. Попросил полицмейстера присоединиться попозже. Он внял. Вот и присоединился сейчас.

Антуан на четвереньках, топая по деревянному полу, подбежал к Дмитрию Семеновичу и охватил его ногу.

— Спасите, убивают, заплачу, сколько скажете, папенька заплатит, что хотите, отдам, — выл он.

— А зачем помещицу похитили, господин Тростянский?

— Не помещица она, крестьянка моя беглая. Руку поднимала на господина своего. На каторгу ее.

— Сильно ошибаетесь, господин Тростянский. Елена Петровна Касьянова, урожденная мещанка. Прибыла в Сулич вместе с матерью Ольгой Филипповной Касьяновой. О том имеются все записи и документы. И мать подтвердит. В замужестве стала дворянкой Зарайской. Так что это Вы на каторгу поедете.

— Да как же так? А рыжая? Как же рыжая, кузнецова дочка!?

— Так что ж, Вы всех, кто понравится, похищать будете? Так не пойдет. Про рыжих мне неизвестно, — Гурский покосился на меня, — А вот за оскорбление дворянки и нанесение ущерба ответите.

— Как есть прямиком в острог его, ваше благородие, — подал голос Егор, — а уж там его ждут, не дождутся. Вспоминать будет счастливое время, когда в теплом зипуне сидел, да кашу под столом ел.

— Придется, такой порядок. До суда полгода, а то и год просидите. Поехали? Карета ждет.

— Не надо, прошу вас, а-а-а, — упал он лицом к сапогу.

Гурский брезгливо выдернул ногу. Мы вышли на улицу.

— Что собираетесь предпринять, Андрей Георгиевич? Арестовать его смогу, но папенька вытащит, не ходи к гадалке.

— А я его домой отвезу. Поговорим с папенькой и отдадим.

— Что, сами отвезете? Я думал, в лес отпустите и потеряете.

— Отвезем. Потеряться успеет.

— Очень разумно. И все же прошу рассчитывать на мою помощь.

— Я рассчитываю, — улыбнулся я.

На рассвете десять всадников с запасными