привык к ней, и когда порой он не находил её в квартире у Музы, то недоумённый вопрос «а где История?» срывался с языка практически без его участия.

История отлучалась не часто, но с её отсутствием в доме становилось как-то пусто. Возвращалась она обычно опустошённой и подавленной, Муза даже находила в её лице признаки болезни или, как минимум, нездоровую бледность. Спустя время её отпускало, она возвращалась к своему обычному дружелюбию и общительности, на лице её появлялась привычная кривая улыбка, сиреневые глаза зажигались искрами, и всем как-то сразу становилось веселее.

Карна была совсем другой. Она никогда не искала общения, она была сама по себе. Её холодные замечания обычно были колкими и меткими, но никого не обижали, просто в них впоследствии непременно обнаруживалось «второе дно», и со временем Кай научился запоминать эти брошенные вскользь фразы. Почему-то Кай чувствовал в ней надёжного союзника.

Иногда казалось, что она где-то не с ними, но, как и Мистика, она всегда оказывалась там, где требовалось. Карну тоже никто ни о чём не расспрашивал. И даже не столько потому, что их пугала или отталкивала её таинственная инкарнация, а от того, что не готовы были воспринять масштаб её тайны.

Она мало говорила о себе, и Кай, дед и Муза Павловна приняли её такой, какая она есть.

Между собой Тори и Карна по-прежнему не особо ладили. Карна смотрела на неё с отстранённой подозрительностью, объяснений этому Кай не находил. Тори в свою очередь не упускала случая открыто уязвить Карну, и, хотя их словесные перепалки обычно укладывались в рамки домашнего нейтралитета, но эта неприязнь всё же огорчала Музу и деда. И, конечно, Кая. Потому что Тори… он не хотел с ней расставаться даже ненадолго.

И вот сегодня они могли узнать о жизни Истории чуть больше.

Оказалось, что семейство Собески проживало недалеко от Древнеграда, в местечке Княжий Брег. Кай в тех краях не бывал ни разу, потому с радостью отложил экзаменационные билеты и засобирался в дорогу.

Голова и так разваливалась от лавины дат, имён и событий.

* * *

Дед скоро вырвался из потока машин и выскочил на трассу, объявив, что минут через сорок они будут на месте. Посоветовал пристегнуться и, покрутив рукоятку, настроил радио на любимую волну. Начался дождь, небо то и дело подсвечивали далёкие зарницы. Радио сыпало предупреждениями автомобилистам о том, что непогода пришла надолго, и в области объявлено штормовое предупреждение.

Кай не думал о том, какие вопросы он хочет задать академику Собески. Ему хотелось отпустить всё на самотёк, поскольку все предыдущие их планы ломались и шли наперекосяк. Он безразлично смотрел в окно, залитое струями дождя, едва различая сизые краски лесов и полей вокруг. Кай знал, что где-то в небе над ними летит Мистика.

Вдали блеснула молния. Небо вспыхнуло багрянцем. Через некоторое время громыхнуло.

Его охватило беспокойство. Он впервые задался вопросом, а как птицы пережидают грозу? Наверное, прячутся на ветках деревьев или под крышами домов. Когда-то на уроке физики им объясняли, что во время грозы в туче накапливается большой положительный электрический заряд, а в земле под тучей за счёт индукции накапливается отрицательный заряд. Чёрт с ней с индукцией, он помнил только, что молния притягивается от плюса к минусу, причём к наиболее острому выступу, связанному с землёй, какому-нибудь торчащему пруту, дереву или даже идущему человеку.

Он не вникал глубоко физику этого явления, тем более Горыныч тогда признался, что всё это из области теоретических исследований, потому что о природе молний человечество сейчас знает не больше, чем двести пятьдесят лет назад. Из этой теории, птица не имеет соединения с землёй, поэтому на ней не возникают электрические заряды, которые могли бы притянуть к себе молнию. Но ему было легче думать, что Мистика всё-таки нашла для себя укромное местечко, например, забилась в какое-нибудь сухое дупло, и ей ничего не угрожает.

Кай улыбнулся, в памяти всплыла сцена с орешками для Мистики. Он снова порадовался тому, что не видит её в небе.

Видимость на дороге стремительно падала. Машин почти не было, дворники плохо справлялись с напором дождя. Он смутно различал окрестные пейзажи. Не успел Кай подумать, что худо придётся тому, кого дождь застал в поле, как очередная ветвистая вспышка света прорезала сумеречный горизонт, и тут же прогремел гром. Гроза была прямо над ними.

Муза Павловна переносила поездку хуже всех. Она вцепилась побелевшими пальцами в подлокотник и ахала при каждом раскате грома. Грозовая туча следовала за ними по пятам.

В какой-то момент дед затормозил, проскочив нужный поворот, и начал медленно сдавать назад. В этот момент снова полыхнуло, потом ещё раз, и целый каскад вспышек прорезал небо, осветив за окном широкую возделанную ниву аж до окраин синего леса.

Кай не мог поверить глазам. Посреди поля в центре бескрайней площади росло огромное развесистое дерево. И под ним стоял человек. Их разделяло не менее трёх десятков метров, он переминался с ноги на ногу, очевидно пережидая ливень.

Все остальные тоже его увидели. Дед решительно надавил на сигнал на руле, раз, потом снова, и обернулся:

— Потеснимся? Кому-то придётся сесть Каю на руки. До ближайшего села…

Но он не успел договорить.

В следующую секунду дерево превратилось в продолжение гигантской серебристой сети, растущей из чёрного небесного свода. Свет сорвался вниз колоссально мощным зигзагообразным росчерком, проходя сквозь древесный ствол и разливаясь по почве плазменными потоками. Крона, ствол, каждая ветка дерева и его корни налились сиреневым электрическим свечением, их блеск пронизывал толщу земли, будто разлитая по невидимым жилам плазма.

Это зрелище длинною лишь в несколько долей секунды запечатлелось на сетчатке глаз и словно парализовало ужасным пониманием — человека под деревом больше нет…

Вокруг снова потемнело. Молния угасла почти одновременно с громовым раскатом, крона была рассечена ровно по центру, у самой земли ствол дерева пылал обожжённой алой раной.

«Трибога в душу тарантас…»

Дед быстро накинул на плечи плащ-палатку и выскочил из машины. Дождь начал стихать. Кай накрыл голову курткой и побежал вслед за дедом. Ноги грузли в распаханной земле, он бежал, поскальзываясь и оступаясь на грубых вывернутых комьях. Не хотелось верить в худшее, но по виду деда, который замер под деревом, он почувствовал, что помочь уже ничем нельзя.

Мужчина стоял возле горящего дерева. И он был мёртв. Смерть постигла его так быстро, что лицо даже не успело переменить выражение, на нём читалось удивление. Если в человеке есть душа, то она